Тем временем Роби нащупала в пыли меч и завопила: «Вертушка!»

Услышав предупреждение, Инь бросилась навзничь, и огромный клинок пронесся над ней.

Вставая, фурия раскручивалась, как сжатая до предела пружина. «Пятерной аксель» – так назывался прием, превращавший ее в фарш-машину. Поднимавшийся по спирали цвайхандер делал ровно пять оборотов. Падая, тела рассекались снова и снова, как в мясорубке. И в этом был минус. Шинкуя кожу, мясо, металл, клинок безнадежно портил доспехи.

Куски бедолаг мягко шлепнулись в дорожную пыль, но вихрь острой стали достал лишь троих.

«В инвиз уходи!» – кричала хилерша, набрасывая на уцелевшего разбойника бафы. Один из них рассеял чары сирены, но «Прелюдия» уже излучала неощутимые, как радиация, волны. Пульсируя, она почти сразу повесила новый дебаф. И на саму Инь тоже.

«Кишки, мясо, жир и гавно! Кишки, мясо, жир и гавно!» – затараторила она, чувствуя ритмичные сокращения в области таза. Соблазн загрузить его полости был слишком велик. Пучины разврата звали к себе, умоляя выпустить всех внутренних демонов.

Дабы не пасть, Инь зажмурилась, наскоро принимая прибежище в несвойственных ей добродетелях. Но как найти их в пороке? Для целомудрия и отречения уже несколько поздно – не отмолить.

К счастью, «мантра отвращения» снизила градус, подобно ушату холодной воды. Но это не решало возможной проблемы. Она была в том, что коронный удар Роби отнимал все ее силы, а разбойник до сих пор еще жив.

Инь с задравшейся юбкой лежала в пыли, а тот, пялясь на объект своего вожделения, бежал к ней, срывая одежду.

Перехватив по пути, Роби снесла его буйну голову с плеч и, тяжело дыша, оперлась на меч, не в силах двинуться с места.

На всякий случай Инь осталась лежать, опасаясь от хилерши еще какой-то подставы. Невидимый другим хобот в небо над ней стал тонким, как нить, и вскоре погас. Дыра в облаках разочарованно стянула в точку края и пропала. Похоже, там рассчитывали на куда больший размах, но с оргией не сложилось пока.

– Вот ведь кретины! Будто сисек не видели… – досадливо чертыхнулась на своих хилер. – Ну давай, сука, бей! – Она с вызовом посмотрела на Роби.

– Да ну тебя в жопу! – та лишь устало махнула рукой.

Инь медленно встала и вывела детей на дорогу. С радостным визгом те сразу же бросились к трупам. Реснутся «искатели» лишь через час.

– Это плохие дяди! Наверное, у них были конфетки! – заключила девочка, копаясь в кишках.

Деловито сопя, ее братик обгладывал свежее ребрышко мага. Сладости им уже не нужны.

Моня скинул ботинки у порога и, не глядя швырнул в угол, где глухо стукнулись в стену, оставив грязный след на обоях. В прихожей они облупились, обнажив штукатурку. В воздухе висел запах борща – густой, приторный, как напоминание об усталости мамы. Она в одиночку тянет двоих, а Юлька не любит готовить.

День в школе тянулся, как резиновый жгут, что вот-вот лопнет, но так и не рвется. Рафик со своими сегодня как-то странно смотрел. Его ухмылка, кривая, как серп, и запах перегара, пробивавшийся через мяту жевачки, уже не пугали, а злили, что лучше скрывать. Для открытого бунта одной дерзости мало. Нужна сила, союзники, а их нет и не будет. Эту горькую правду приходилось глотать, как пилюлю каждый раз, если видел кого-то из них.

Раздраженно сбросив на пол рюкзак, Моня замер. Тишина в квартире была какой-то неправильной – словно слишком густой. Будто кто-то затаил дыхание, когда он пришел.

Сердце ёкнуло. Может быть, воры? «Харон» дорогой, но настроен лишь на него, и для других бесполезен. Они могут об этом не знать.