Я затихаю на мгновение, а затем резко наступаю ему на ногу. Это срабатывает – почувствовав секундную свободу, я тут же дергаюсь вперед, на ходу подхватываю с пола дробовик, разворачиваюсь и целюсь Инспектору в лицо.
Дышу часто и глубоко – наверное, я почти готова выстрелить. Но… первая вспышка гнева проходит, и… увы. Даже при таком раскладе и после недолгой схватки я не могу пойти на убийство.
Да чтоб тебя! Чтоб всех вас!
Я опускаю дробовик, злясь на собственную беспомощность и на прочие обстоятельства.
– Да пошел ты. – Я прохожу мимо него, добавив по пути: – Держись от меня подальше.
Не хочу видеть его. Не хочу видеть, слышать, слушать, стоять рядом – даже воздухом одним дышать с ним невыносимо. Я заперта в коробке с человеком, который лишил меня самого дорогого, и это напоминает расплату, но за какие грехи – непонятно.
– Знаешь, – говорит Инспектор, – в небольшом холодильнике это будет довольно проблематично.
Я врастаю ногами в пол.
Он издевается, что ли? Неужели после всего, что произошло здесь, у него остался запал общаться? Но и на общение это тоже не тянет – скорее, на желание быть во всем правым и на попытку поставить финальную точку там, где и особого предложения не было.
Я поворачиваюсь к Инспектору, не до конца веря, что он все еще говорит со мной, и подхожу, пристально глядя ему в глаза и крепко сжимая дробовик, в котором теперь едва ли есть надобность.
– Ну так придумай что-нибудь, – произношу сквозь зубы, пытаясь контролировать злость и раздражение. Я стою ближе, чем мне хотелось бы, а ведь это я требовала, чтобы он держался подальше. – Ты же великий Инспектор. Может, и выход отсюда найдешь.
Бросив это, я ухожу в другую часть холодильника, где уже и осматривать-то нечего, но мне надо куда-то направить свои эмоции, или, клянусь, следующий удар по Инспектору будет дробовиком. Не смогла выстрелить, так хотя бы настучу ему хорошенько напоследок.
Чем дольше я обдумываю эту перспективу, тем сильнее загораюсь на ровном месте, и постепенно этот сценарий не выглядит таким призрачным. Но я настолько глубоко ухожу в собственные мысли, что не сразу осознаю, что Инспектор действительно сделал невозможное.
– Мартин, – я нехотя оборачиваюсь на его голос и застываю с миной крайнего непонимания и одновременно удивления, – кажется, я нашел выход.
На меня будто вылили ведро воды – не скажу, холодной или горячей, но ощущения все равно не из приятных. Пять минут назад я наезжала на Инспектора и насмехалась над его способностью вытащить нас отсюда. И вот, пожалуйста, выход найден.
Как называется чувство, в котором смешались удивление, злость, облегчение, стыд и недовольство из-за оскорбленного достоинства? Причем, оскорбленного самостоятельно, поскольку этот парень мне ничего открыто не кидал в лицо. И все же.
Я оставляю поиски и вопреки своему недавнему требованию подхожу к Инспектору, чтобы получше присмотреться к найденному люку.
Да, сомнений никаких, это вентиляция, которая, я надеюсь, ведет сразу в несколько частей здания.
Я переглядываюсь с Инспектором: кто полезет первым?
– Ни за что, – я мотаю головой, упрямо вздернув подбородок. – Ты первый, парень с преимуществами, – перед зараженными и всем человечеством в целом.
Во-первых, он сильнее меня, и лучше, если он проверит на месте уровень безопасности. Во-вторых, я не доставлю ему удовольствие ползти перед ним, чтобы Инспектор все это время довольствовался видом моей пятой точки.
Он выстраивает пирамиду из ящиков, благодаря которым мы забираемся в вентиляцию, но радость от следующих десяти минут пути не самая большая.