новой жизни. Я вижу почерневший взгляд Лоры и как она выхватывает у меня пистолет – эти картинки такие яркие, будто все произошло секунду назад.

Я затихаю, не в силах сразу справиться с наваждением. Опять тянет заорать – как в ту минуту, когда от моего крика едва не сотрясались стеклянные шкафы в больнице, где работала Лора. Все, лишь бы не чувствовать невыносимую боль, которая навсегда поселилась в моем сердце.

Вдох… выдох…

С трудом, но я нахожу силы вернуться к реальности. Я ничего не мог сделать тогда, и это бессилие чуть не свело меня с ума.

– Но здесь мы, по крайней мере, в относительной безопасности, – эти слова я выдаю на автомате.

Но Мартин успокаиваться не собирается, и ее ярость окончательно выводит меня из ступора. Я мысленно выдыхаю: я больше не в больнице, а в запертом холодильнике, и напротив стоит разъяренная Ева, за слова которой я цепляюсь, как за спасательный круг. Думаю, именно поэтому они проникают гораздо глубже, чем бы мне хотелось.

– Да я лучше бы сейчас была там, с ними, чем с тобой здесь!

На моем лице во всей красе отражается удивление с ядерной смесью скепсиса и обиды.

Да какого черта?! Она вообще понимает, что говорит?

Я молчу и, прищурившись, смотрю на нее. Если меня понесет на бездумные высказывания, Фрэнк обнаружит в этом холодильнике живой только Еву, но, скорее всего, мой труп.

После недолгой игры в гляделки меня постепенно «отпускает». Я скептически хмыкаю и отвечаю:

– Ну, у меня все же есть одно преимущество перед теми парнями снаружи. – Я указываю взглядом на дверь, за которой рычат зараженные. – Я не собираюсь тебя убивать. – Что бы она там ни представляла, я не какой-нибудь свихнувшийся на войне солдат, стреляющий во все, что движется. – И, – я внимательно смотрю на пылающую от гнева Еву, – я вижу, тебе очень многое хочется мне сказать. Так почему бы не воспользоваться этой возможностью?

Если будешь стрелять, давай в бронежилет, и уже покончим с этим.

Я жду длинных оскорбительных тирад или выстрела, в конце концов. Но то, что происходит дальше, в очередной раз доказывает, что я в свои тридцать пять ни черта не разбираюсь в женщинах.

Вместо того, чтобы что-нибудь сказать, Ева неожиданно замахивается и бьет кулаком, целясь мне в лицо. Я уворачиваюсь быстрее, чем успеваю сообразить, что случилось, и ее рука пролетает в опасной близости от моей щеки. Промазав (и, конечно же, разозлившись), Мартин бьет еще раз – снова мимо. Я действую на рефлексах – на третьем ударе перехватываю ее кулак и прижимаю к себе спиной, обхватив Еву поперек груди вместе с руками.

Дробовик выпадает на пол. Мартин пытается сопротивляться, но ее сил и злости хватает только на то, чтобы несколько секунд ворочаться в захвате. Когда она затихает, я уже собираюсь ее успокоить, но Ева сдаваться не собирается и с силой наступает мне на ногу.

Да чтоб вас!

Я шиплю от боли, проглатывая слова, которые хотел бы сказать, и Ева, воспользовавшись моментом, вырывается на свободу. Подхватив дробовик с пола, она разворачивается и целится в меня, отойдя на метр.

Не спуская с нее глаз, я медленно поднимаю руки и теперь на самом деле готовлюсь к выстрелу.

Но чем дольше длится пауза, тем меньше решимости и реальной угрозы исходит от Мартин.

Наконец, она опускает дробовик.

– Да пошел ты. – Пройдя мимо меня, Ева возвращается к обыску, бросив на ходу: – Держись от меня подальше.

Я часто дышу после притока адреналина и внимательно смотрю на Еву, а затем, убедившись, что она временно потеряла ко мне интерес, медленно выдыхаю.

А ты полна сюрпризов, Мартин.