– Лиля, – мне хотелось бы, чтобы ваши глаза на портрете сияли  волшебным светом, – всплыла в его памяти фраза, сказанная в тот день Себастьяном. – А они у вас сегодня почему-то грустные. Подумайте о чём-нибудь волнующем – например, о любви.

Глаза – да. На них Николай обратил внимание сразу. Но все его мысли занимала другая девушка, ради которой он в тот злополучный год чуть не сбросился с моста, для чего специально – подумать только! – ездил в Нормандию. Но об этом лучше не вспоминать. Николай почувствовал, как в его груди поднимается душная волна недовольства собой. Жалкий меланхолик!

Ему хотелось лишь  одного: отвлечься, перестать думать об этом отказе. Не думать! Целыми днями он болтался по городу, не умея справиться с самой обычной хандрой, однако, натыкаясь на кого-нибудь из знакомых, тут же напускал на себя озабоченный вид спешащего по делу человека.

Чтобы как-то вытащить себя из болота депрессии, Николай занялся изданием сборника своих стихов. Вот и в мастерскую к Гуревичу заглянул в тот день с таким энергичным видом: я, мол, только что из издательства. Хочу подарить вам на память свои «Романтические цветы».

А ведь Себастьян по-настоящему обрадовался и с неподдельным интересом принялся перелистывать тонкую зеленоватую книжечку, пахнущую типографской краской.

– Вот это событие! Поздравляю! Брюсову уже отправили? Ну, почитайте же что-нибудь. Лиля, вы не будете возражать?

– С удовольствием послушаю, – ответила она и улыбнулась.

Как он сразу не оценил её низкий влекущий голос?

– Да я не готов… – отнекивался Николай.

Тогда она попросила:

– Ну, пожалуйста!

И он решился:

Я конквистадор в панцире железном,

Я весело преследую звезду,

Я прохожу по пропастям и безднам

И отдыхаю в радостном саду.

В горле першило, хотелось откашляться. Но он не стал – так и читал сдавленным, чуть надтреснутым голосом. Волновался, конечно. Но виду не подавал: вертел в руках любимую безделушку – змейку из голубого бисера, которую всегда носил с собой в качестве талисмана.

Лиля слушала стихи с непривычным для Николая вниманием, и глаза её сияли. Себастьян же, умело пользуясь моментом, писал портрет.

– Восхитительные стихи, – произнесла Лиля, когда Николай закончил чтение. – Сколько в них мужества и силы! А ещё – воли к жизни…

И о, чудо: на некоторое время Николай отвлёкся от мрачных мыслей. А потом они с Себастьяном пошли восторженную девушку провожать. Заметив, что Лиля слегка прихрамывает, Николай даже проникся к ней искренним участием. Но это чувство вдруг показалось ему каким-то липким, приторным. Тьфу, достоевщина, – отмахнулся он, вспомнив Хромоножку из «Бесов».