– Ну… что вам сказать, – начал он, подбирая слова. – Ваши стихи, конечно, любопытны и, пожалуй, далеко не бездарны…

Лиля с надеждой смотрела на него.

– Видите ли, возможно, они могли бы заинтересовать другого издателя. Но для нашего журнала они не подходят. Им недостает некой э… оригинальности. Ваши стихи слишком…

С его уст уже готово было слететь слово «обыкновенны». Однако в последний момент в Маковском шевельнулась снисходительная жалость к этой несчастной барышне, написавшей столь посредственные стихи о любви – чувстве, которое ей не дано испытать никогда.

Лиля опустила глаза. В зеркале, висящем за её спиной, отражались поникшие плечи несостоявшейся поэтессы.

– Так что… желаю вам успехов.

Papa Mako встал. Лиля взяла тетрадь, неловко сунула её в сумочку и направилась к выходу. Она изо всех сил старалась держаться прямо, и это ей почти удавалось. Если бы только не эта предательская хромота!

Подойдя к двери, она оглянулась. На её лице играл тусклый лучик вымученной улыбки. В это время за окном почему-то резко потемнело, а по зеркалу будто лёгкая рябь пробежала.

Взявшись за дверную ручку, Лиля с неожиданной силой потянула её на себя. На этот раз дверь поддалась сразу, и незадачливая посетительница покинула неприветливый кабинет главного редактора журнала «Аполлон».

Что нужно для счастья двадцатидвухлетнему молодому человеку?

В этот весенний день Николай чувствовал себя окрылённым. Давно он не испытывал подобного душевного подъёма.

«Я конквистадор в панцире железном!

Я весело преследую звезду!» – с раннего утра повторял он, пока делал гимнастические упражнения с гантелями, брился, причёсывался.

Без четверти десять он легко сбежал с крыльца своего дома. Щегольской университетский сюртук с высоким воротником подчеркивал стройность гибкого тела. Свежее питерское утро обещало отличный день, а назначенная на одиннадцать часов встреча с Papa Mako открывала заманчивые перспективы.

Весна. Творчество. Любовь. Это ли не счастье? Перепрыгивая через лужи, Николай оказался на противоположной стороне улицы. Направляясь в сторону Мойки, он думал о своей новой питерской жизни.

Итак, экспериментальный журнал? Николай достал из нагрудного кармана маленький бумажный прямоугольник, который Маковский вручил ему на вернисаже. Эх, жаль, нет возможности тут же сделать ответный жест! Банально, но вручать было попросту нечего. И как он не догадался заказать себе столь необходимый атрибут делового человека?

Ну что ж, это дело поправимое, и случай оставить свою визитку Маковскому Николаю наверняка еще представится.

Название «Аполлон», конечно, несколько претенциозно. Вот «Весы» – куда как благороднее, но ничего не попишешь. К тому же оно уже занято.

Да уж. За время его отсутствия в Петербурге многое изменилось. Или это сам Николай теперь на многое смотрит по-другому? Во всяком случае, женщина, с которой его снова свела судьба, как-то по-новому волнует его.

Лиля… А ведь есть в ней нечто лебединое. Несмотря на то, что приятели, Граф и Аббат, отнеслись к его новому увлечению скептически.

Правда, два года назад, в Париже, Николай и сам не заметил ничего особенного в этой невысокой девушке с внимательными глазами. Он вспомнил, как, будучи студентом Сорбонны, оказался однажды в парижской мастерской Себастьяна Гуревича, где впервые и встретил Лилю.

Июль в то лето выдался особенно жарким, и она позировала в простеньком батистовом платье: нежные женственные плечи, грудь, трогательные завитки на шее…

Странно. Тогда это никак не впечатлило Николая. И не мудрено: в то время ему приглянулась бы скорее какая-нибудь бесплотная монахиня в аскетическом одеянии. Да он и сам в те времена был аскетом, романтиком, боящимся живой и полнокровной жизни.