Кожа была розовой и светилась, но глаза припухли. Элоди нужен отдых.

– Кари, прости. Ты, наверное, слышала ночью нашу ссору.

Элоди встала передо мной, тряхнула короткими светлыми волосами. Я посмотрела в большие голубые глаза с покрасневшими белками, на искусанные губы.

– Филип просто… нервничает, потому что находится далеко. Вот мы и ссоримся часто. Но он в порядке. Все в порядке, – заверила она, нервно стискивая пальцы перед животом.

Я ни капельки не поверила, но настаивать не стала. Пусть Элоди успокоится. Захочет – сама потом расскажет.

– Ничего я не слышала. – Я пожала плечами. – Я вообще уснула на кухонном столе.

Я хохотнула, стараясь заглушить женский плач из смутного сна. Элоди улыбнулась, милое личико расцвело от облегчения.

– Ладно, я скоро. Мне тоже работать надо. – Она расцеловала меня в обе щеки и убежала.

– Пока! – крикнула я в захлопнувшуюся сетчатую дверь.

Ссорятся, значит? Вот черт! Хоть бы у них все наладилось. Если же нет… значит, Элоди с малышом поддержу я. Боже, страшно-то как… Тем не менее Элоди нужны спокойствие и хорошее настроение, чтобы малыш легко появился на свет. Я помогу ей, чем только смогу.

Я загрузила белье в стиральную машину и вернулась в спальню. Она выглядела непривычно большой – с голым матрасом и без подушек в изголовье, переложенных пока на комод. Я провела пальцем по поверхности комода, нарисовала на серой пыли букву «К» и сердечко. Я делала так всегда, если под рукой оказывалась бумага, еще со времен школьного ежедневника. В моем маленьком домике пыль скапливалась очень быстро, я за ней не поспевала. И за стоящим на комоде кактусом. Он засох. Господи, я неспособна поддерживать жизнь даже в кактусе…

Я села на кровать, достала телефон. Упрямо его проверила, хотя мне никогда не звонили. Вытерев экран о пижаму, отложила телефон на комод и взялась за одежду. Пока оделась, взмокла: сквозь трещины в оконных рамах просачивался влажный дождевой воздух. Комната напоминала сауну и выглядела ужасно. Я включила кондиционер в углу. Сразу же выключила, потому что счет за электричество и так неподъемный. Пора убираться из комнаты, иначе я сейчас затею косметический ремонт.

Посуда! Можно вымыть посуду. До работы еще полчаса, а я уже готова к выходу. Нужно убить время. Конечно, если оставить посуду грязной, Элоди потом вымоет, но зачем ей отскабливать от сковороды неудавшуюся лазанью?

Я пустила воду, и тут на экране телефона высветилось имя Элоди.

«Захватить кофе? Я почти у дома».

Я посмотрела на пустую чашку и ответила. Чем больше кофеина я получу, тем лучше сложится день. К обеду стану нервной, но это для меня уже норма жизни.

Может, позвать Элоди потусить сегодня вечером по-настоящему? Я бы заказала столик в единственном городском ресторане, где бронируют места. Элоди любит тамошние стейки. Нам не помешало бы в кои-то веки выбраться из дома. Заодно покажу Элоди, что хочу проводить с ней время, а не быть просто соседкой и торчать рядом на диване, пока мы обе глазеем в телефоны и стараемся не уснуть. Элоди теперь часто пропадает у друзей. Неужели они нравятся ей больше, чем я? Видимо, да, раз она почти всегда с ними.

Впрочем, разве это плохо? Чего я переживаю? С этими дамочками у Элоди куда больше общего. Я с ними не встречалась, но знала, какими бывают компании молодых армейских жен. Одним – душечки, другим – язвы. Помню, как отвергали маму и как она бунтовала против навязываемого ей образа типичной офицерской жены. Папа ожидал от мамы правильного поведения, соответствующего гордому званию носительницы фамилии и хозяйки дома.