– Мама, я забронировала место в гостинице. Не в первый же раз, не беспокойся. Если напишу, то не сразу.

– Хотя бы как доехала…

– Да что со мной будет? Что я – маленькая девочка?!

– Ох, Маруся! Ты меня до сердечного приступа доведешь! Какая же ты упрямая!

– Мама, все будет хорошо. Через месяц я вернусь.

– Вот. Ты даже сама не веришь, что поступишь. Я сколько раз тебе твердила: поступай в областной педагогический институт. Все равно ведь работаешь в школе секретарем, и тебе там нравится.

– Все, мама, поезд сейчас отправится. Не отговаривай меня от моей мечты. Я весь год деньги копила.

– Ну и купила бы себе хорошую, дорогую вещь…

– Ничего не хочу. В Москву хочу. Все. Пока. Целую. Позвоню обязательно!

– Через неделю! Майя? Ты слышишь? Через неделю! И эсэмэс обязательно отбей!

– Конечно!

Вот и все. Молоденький проводник и пергидрольная, побитая жизнью проводница неторопливо стали закрывать двери вагонов, пятого и шестого. Две женщины, оставшиеся на перроне, промокнули платочками влажные глаза. Уплыли вдаль и пятый вагон, и шестой…

– Добрый день, Вероника Юрьевна.

– Здравствуйте, Алевтина.

– Али провожаете кого?

– Дочь. В Москву поехала, в институт поступать.

– Вот и моя туда же, в Москву. Слышали, поди, что Эдуард Олегович скончался?

– Какой Эдуард Олегович?

– Да полно! Художник столичный, знаменитость!

– Я в столице никого не знаю, – холодно сказала завуч школы номер два, Вероника Юрьевна.

– Ой ли? А мне показалось…

– Послушайте, вы все время делаете мне какие-то намеки. Я и так целых десять лет непонятно по каким причинам протежировала вашу дочь, уговаривала учителей, чтобы завышали ей оценки. Если бы не я, она бы вообще школу не окончила!

– А причины всем понятные: ведь это его дочь. За то, что помогали ей, спасибочки. А художник Листов недавно умер. Можете успокоиться.

– Да с чего мне волноваться?!

– А что вы так вскинулись? Ба! И лицо вон покраснело. Разволновались. Видать, не прошла любовь, а?

– Всего хорошего.

– Не хотите, значит, об этом говорить? А жаль… С кем, как не со мной? Посидели бы, поплакали, водочки выпили. На помин души.

– Я водку не пью.

– Ну, как знаете. До свиданья и вам, Вероника Юрьевна!

И женщины разошлись в разные стороны.

Ночь в поезде

– Эй, гарсон, ту ти ту-ту-ту.

– Не понял?

– Два чая, говорю, в двести двадцать второй. Не слыхал такой анекдот? Все равно тащи мне два стакана в пятое купе.

– А анекдот расскажете? Тогда я мигом!

– Обойдешься.

Она знала: чай проводник все равно принесет. И пулей. А потом будет ломиться, то за пустым стаканом, то: не надо ли вам, девушка, чистое полотенчико? Не родился еще на свете мужчина, способный хоть в чем-то отказать Марии Кирсановой. У нее просто бездна обаяния, хоть она грубовата и чересчур уж откровенна, всегда называет вещи своими именами, но зато и им так проще, мужчинам. Она никогда не усложняет отношения с ними. Я чертовски привлекательна, вы чертовски привлекательны, так чего зря время терять? Эх! Где они, мужчины? В родном городе одни только пьяницы да домоседы. Никто не понимает мятущуюся творческую душу Марии Кирсановой. А она, черт возьми, ху-дож-ник!

Взять Вовку. Да, из него получится замечательный муж и отец. Будет каждый год делать ей по ребенку, пока не наберется ясельная группа. И ходи всю жизнь, сопли детям утирай. А как же творчество?

Марии Кирсановой страсть как хотелось ввязаться в какую-нибудь авантюру. Истосковалась она по настоящим приключениям. Родной город, нет, не город, а городишко, надоел до чертиков. Сплошное болото. И люди скучные. Интересно, какая она, московская родня?