Вскоре Сагарис убедилась, что она по-прежнему владеет топором в совершенстве. Конечно, неплохо бы сразиться с опытным воином, ведь никакие тренировки с манекеном не могут дать того ценного опыта, который нарабатывается в схватках равных по силе противников. А лучше, если вообще против тебя выходит настоящий мастер.

Но приходилось довольствоваться боем с «тенью» – воображаемым соперником – и совершенствовать свое умение в метании топора. Это был конек Тавас. Она могла поразить врага топором на расстоянии в двести шагов. Бросок Тавас был настолько мощным и молниеносным, что уклониться от разящего удара могли очень немногие. У Сагарис с метанием топора дело обстояло похуже, и теперь она буквально с остервенением сражалась с оливой, отходя от нее все дальше и дальше.

К окончанию тренировки у нее начинали болеть все мышцы, однако девушка не обращала внимания на такие мелочи. Все это было ей хорошо знакомо. Девы-воительницы были жестоки в обучении детей, не давая им расслабляться ни на миг. Они гоняли их до седьмого пота, поэтому боль в мышцах была постоянным спутником всех девушек-подростков до тех пор, пока их не принимали в расму.

С топором вопрос был практически решен, и Сагарис наконец принялась за меч. Ей было противно держать в руках деревяшку, будто она снова стала маленькой девочкой, но иного выхода даже не предвиделось, потому как без ежедневных тренировок (и амазонка это хорошо знала) утрачивался навык владения оружием.

Первое время она казалась себе настолько неуклюжей, что едва не плакала от злости. Меч-деревяшка был чужим, непослушным и все время норовил выскользнуть из рук. Прикусив губу до крови, Сагарис в диком исступлении рубила маты, взлохмачивая солому, при этом стараясь вспомнить приемы мечевого боя, которые переняла у своих наставниц. Это не всегда получалось как должно, и рассвирепевшая девушка снова и снова повторяла позиции, доводя себя до изнеможения.

В один из таких моментов ей показалось, что в зарослях кто-то таится. Это могло быть опасно. Бывали случаи, когда из соседней латифундии сбегали рабы, которые не выдерживали издевательств хозяев. В поисках пропитания они не останавливались ни перед чем. Их жестокость была поразительной, хотя в какой-то мере понятной. Ведь побег мог стоить им головы. А то и чего похуже – страшных пыток и распятия на перекладине.

Топор мигом оказался в руках Сагарис, и она бесстрашно раздвинула ветки кустарника в той стороне, откуда исходила опасность. Ее удивлению не было пределов – там находился Бренн! Он выпрямился во весь свой немалый рост и сказал, виновато опустив голову:

– Прости, госпожа… Я оказался здесь случайно.

– Случайно? – Сагарис разозлилась. – По-моему, сегодня твое место работы на конюшне!

– Да. Но так вышло…

Сагарис посмотрела на него долгим взглядом и только теперь заметила, что Галл сильно взволнован и смотрит на нее каким-то странным взглядом. Что с ним?

Бренн был лишь в одной набедренной повязке, и бурное дыхание распирало его мощную мускулистую грудь. Он был красив той мужской красотой, которая нравится девушкам. Его несколько грубоватое лицо, освещенное заходящим солнцем, буквально светилось, а в зеленых глазах таилась страсть. Уж это Сагарис сразу поняла, вспомнив Аму, сына Томирис.

– Ты достоин наказания! – сказала она резко.

– Да. Я согласен, – ответил Бренн. – Но позволь сказать тебе, что так орудовать мечом нельзя. В бою любой опытный воин сразит тебя довольно быстро.

– Хочешь сказать, что ты что-то смыслишь в мечевом бое? – заинтересованно спросила Сагарис, злость которой почему-то мигом улетучилась.