Арлинг не знал, почему ему хотелось прогнать Хамну, но в любом случае у него это не получилось. На следующий день после того, как фрегат покинули иман с Керком, и буря проглотила судно, у него поднялся жар, и Регарди подозревал, что не его раны были тому причиной. В голове мелькали непрошенные образы прошлого, а ремень, которым он привязал себя к койке, давил на ребра, сдирая кожу при каждом ударе моря в борта несчастного фрегата. Как и Блай, он искал Магду, но шторм отогнал Фадуну-Салуаддин, которая, кажется, потеряла его, и от этого Регарди чувствовал себя по-настоящему больным.

Последовав его примеру, Хамна тоже привязала себя – к стулу, но, когда судно бросилось на штурм очередной волны, ножки стула оторвались от палубы и какое-то время Регарди слушал, как Акацию швыряет от стенки к стенке, пока ее пальцы не ухватились за его правую ногу. То было последнее, что он почувствовал перед тем, как раствориться в шторме. Всякий раз ему казалось, что со следующим валом «Золотому шаману» точно не справиться, что громадная стена воды сейчас поглотит корабль, но он все еще дышал воздухом.

Океан был черным, как и единственный глаз Магды, который искал его в буре. В глубоких провалах между волнами ветер смолкал, и наступала жуткая, неестественная тишь, которая усиливала ужас перед наступающим валом. У его подножия фрегат вставал едва ли не на дыбы, круто забирая нос, с трудом выбирался наверх, выравнивался, но лишь для того, чтобы провалиться в густую, вязкую пену, в которую превратилось море. Гнетущее небо с низко стелющимися тучами посылало шквалы дождя, капли которого смешивались с морскими брызгами, превращая все вокруг в царство воды.

Арлинга кто-то тряс, но Хамна то была, либо ремень порвался, и теперь Регарди катался по каюте вместе с оторванными от пола стульями – было не разобрать. Слух больше не помогал ему читать мир – в ушах гремела вода. В ноздри било зловоние, и Регарди вспомнил слова Керка о морском дьяволе, в которого начинали верить все, кто оказывался в смертельных объятиях шторма.

Корабль врубился клином в гребень, вспарывая толщу воды, от резкого удара судно легло набок, а затем послышался грохот – мощный, оглушительный, будто рассеклось само небо. Удивительно, но Арлинг еще различил истошный человеческий вопль – «Мачта!» Насколько он помнил, у «Золотого шамана» имелось три мачты, но, похоже, их количество было уже неважно. Фрегат опрокинулся, и через минуты, наполненные хаосом, воздух превратился в воду – мрачную, обжигающую холодом. По меньшей мере, это означало одно – ласковые, теплые прибрежные воды Сикелии, ставшей Арлингу домом почти на двадцать лет, остались в прошлом.

2. Глава 2. Родные берега

Водой он дышал недолго. Легкие выкашливали влагу, тело корчилось в судорогах, пульсирующих во всех конечностях, кожу царапал мокрый крупный песок, врезавшийся наждачкой в щеку, когда Арлинг без сил повалился на землю, не веря, что жив. Привычка взяла свое. Оттеснив панику, он восстановил дыхание и, как мог, расслабился, чтобы оценить ситуацию и повреждения. Насчет первого, все было ясно. Волны то и дело захлестывали его ноги, пытаясь утащить обратно в море. Арлинг лежал на берегу. Раны остались прежними – морская соль испытывала его терпение, изъедая обрубок руки и поврежденную Керком ладонь. Суставы сгибались, переломов не было, царапины не считались.

Он перевернулся на спину и, широко открыв слепые глаза, уставил их в небо, которое тяжело нависало сверху, казавшись гигантским брюхом неведомого зверя. Прибой то грохотал, то переходил на шепот, а иной раз и вовсе замолкал, едва дыша. Кружили птицы, оглашая мир тоскливыми криками, воздух пах водорослью и мокрым деревом, под небом резвился ветер: разгонял кудлатые тучи, вытягивал из-за облаков редкие солнечные лучи, которые тут же прятались обратно, нырял в неспокойные густые воды, которые принимались гудеть и стонать с новой силой. Шторм стихал, но уходил не спеша.