– Это ещё во дни Императора было, – продолжила карга. – Чтоб его душу Худ на вертеле зажарил. Но ты смотри, дитя. Ласиин лучших из них отправит костями землю засеивать. Хе-хе, она и начала-то с его костей, верно?

Рыбачка бездумно кивнула. Как и положено низкородным, они ждали у обочины – старуха согнулась под мешком репы, а девочка удерживала на голове тяжёлую корзину. Не проходило и минуты, чтобы старуха не передвинула мешок с одного костлявого плеча на другое. Дорогу заполонили всадники, а позади насыпь круто обрывалась – в канаву с обломками камней, так что положить мешок было некуда.

– Кости разбрасывать, говорю. Кости мужей, кости сыновей, костей жён да кости дочерей. Ей всё равно. Империи всё равно. – Старуха снова сплюнула. – Три мужа и два сына, по десять монет за штуку. Пять по десять, то бишь пятьдесят. Пятьдесят монет за одинокий, холодный год, девочка. Холодная зима да холодная постель.

Девочка вытерла пыль со лба. Взгляд её ясных глаз метался между проезжавшими солдатами. Юноши в высоких сёдлах сохраняли суровые выражения лиц и смотрели строго перед собой. Немногочисленные женщины скакали с прямыми спинами и казались даже злее мужчин. Закатные лучи так блестели на шлемах, что у девочки заболели глаза и затуманилось зрение.

– Ты – дочь рыбака, – заявила старуха. – Я тебя видала на дороге и на берегу. Видала тебя с отцом на рынке. Он руку потерял, так ведь? Ещё костей в её сборище насыпал, да? – Она рубанула рукой воздух, а потом кивнула. – Я живу в крайнем от дороги доме. Покупаю на свои монеты свечи. Пять свечей зажигаю каждый вечер, пять свечей – всё, что осталось старой Ригге. Это уставший дом, и в нём полно уставших вещей, а я – одна из них, девочка. Что это у тебя в корзине?

Девочка не сразу поняла, что вопрос обращён к ней. Она неохотно отвлеклась от солдат и улыбнулась старухе:

– Извините, кони так топочут.

Ригга повторила, уже громче:

– Я спрашиваю, что у тебя в корзине, дитя?

– Бечева. На три сети хватит. Нам одну надо сделать на завтра. Папа последнюю потерял – что-то из моря сеть утащило, и весь улов тоже. Ильгранд Ростовщик требует деньги, которые нам дал в долг, так что завтра нам нужен улов. И хороший.

Она ещё раз улыбнулась и снова перевела взгляд на солдат.

– Правда, чудесно? – вздохнула она.

Рука Ригги быстро метнулась вперёд, ухватилась за тяжёлые чёрные волосы девочки и сильно дёрнула. Та вскрикнула. Корзина у неё на голове зашаталась, а потом соскользнула на плечо. Девочка лихорадочно пыталась её удержать, но корзина была слишком тяжёлой – ударилась о землю и треснула.

– А-а-а-ай! – запричитала рыбачка и попыталась опуститься на колени, но Ригга снова потянула её за волосы и повернула к себе.

– Слушай меня, дитя! – Кисловатое дыхание старухи ударило ей в лицо. – Уже сто лет Империя грызёт эту землю. Ты в ней родилась, а я – нет. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, Итко-Кан был страной. Мы поднимали флаг, и это был наш флаг. Мы были свободны, девочка.

От зловонного дыхания Ригги девочку замутило. Она плотно зажмурила глаза.

– Запомни эту истину, дитя, иначе Плащ Лжи ослепит тебя навеки, – голос Ригги стал тягучим и монотонным, и рыбачка вдруг окоченела. «Ригга, Риггалай-Провидица, свечная ведьма, которая ловит души в свечи и сжигает их. Души горят в огне», – в словах Ригги звучали ледяные нотки пророчества. – Запомни эту истину. Я – последняя, кто говорит с тобой. Ты – последняя, кто меня слушает. Потому мы связаны – ты и я. Так, что не разорвёшь.

Пальцы Ригги крепче вцепились в волосы девочки.