– А вот… – Чекмай приподнял столбец. – Павлик Бусурман. Именно так – Павлик. Отличился, когда брали иродов, что священника с дьячком убили и церковь обокрали. В третий раз уж он в столбцах Земского приказа мне попадается. Сдается – наш человек.

– Приказный?

– Да нет, стрелец. Из тех, кого приказные для опасного дела употребляют.

– Берем. Запиши. А у меня – Ермачко Смирной. Тут запутанное дело – думали, он на посадского человека клевещет, оказалось – как-то опознал налетчика.

– Хорош Смирной…

– Чекмай, надобно Мамлея Ластуху сыскать! Вот кто – лазутчик милостью Божьей! Он после Смуты в Москве осел, а когда от королевича Владислава отбивались – сам пришел и стал в строй, я его тогда видел.

– Точно! Его ни с кем не спутаешь. Я с ним в деле был – еще когда на Москву шли, под Ярославлем. Помнишь, когда на две седмицы в поиск уходили да пропали, и дружок мой Глебка уж собирался панихиду служить, уж попа нанял! А тут – мы! В церковь прибежали, помнишь? Кричали: вот-де мы, из гробов вылезли! Как тот евангельский одержимый!

Князь недовольно фыркнул.

– Ты нас тогда еще скоморохами обозвал, – напомнил Чекмай.

– Отчего ж – обозвал? Вы и были истинные скоморохи. Вы ж на паперти, аки бесы, скакали. А Ластуха ржал, как жеребец стоялый. Все войско потешалось.

– На войне без этого нельзя…

– Нельзя…

Оба задумались, вспоминая былое.

Чекмай заметил – было не только веселое безобразие, была кровь ручьями, много боевых товарищей полегло. А вот, видно, время еще не пришло прикасаться к этим воспоминаниям. Когда сидели за столом с Глебом и Митей – тоже о скорбном не говорили. Митя вспоминал, как мешочек с шахматными фигурками с собой возил, а шахматного столика не было – так он клетки на земле чертил. Тоже бойцы смеялись и поддразнивали…

– А ведь скоморохи нам могут пригодиться, – сказал Чекмай. – Их в богатые дома зовут хозяев тешить. А коли у кого на дворе скоморохи галдят, тут же народ сбегается – повеселиться. Вот кого надобно нанять! Их многие знают, они всюду могут приходить, они лучше всяких лазутчиков.

– Да – коли они нам служат. А коли налетчикам? – так князь остудил Чекмаев пыл. – Но ты прав, приглядеться к веселым не мешает. Ну, на сегодня хватит. У меня уж в глазах рябит.

– Хватит, – согласился Чекмай. – Прилег бы ты, княже. А я пойду искать стрельца Бусурмана.

– И прилягу.

Князь не любил признаваться, что давние раны порой сильно беспокоят.

Чекмай сам расправил на скамье тюфячок, сам укрыл князю ноги беличьим одеяльцем. А потом надел мясного цвета однорядку, просунув руки в прорези там, где пришиты рукава, рукава же в хорошую погоду просто связываются за спиной, чтобы не мешали. Он вышел во двор – и даже захлебнулся свежим весенним воздухом. Там он окликнул дворового парнишку Миколку и велел сыскать Гаврилу. Сам же прошел в уцелевший сад – невеликий, но в хозяйстве необходимый. Когда в семье девицы на возрасте – где ж им летом быть, как не в саду?

Чекмай сам себе напомнил: спешно нанять толкового садовника, чтобы привез саженцы и укоренил их, как полагается, пока не поздно. Также этот толковый садовник укажет место, где копать пруд. В московских садах до Смуты всегда пруды были. В тот, что на княжьем дворе, столько всякой дряни за эти суматошные годы было сброшено – чем чистить, проще зарыть и сделать новый.

По просьбе Чекмая ему прикатили почтенный чурбан и поставили под яблоней. Он притянул к лицу ветку с набухшими почками – скоро, совсем скоро проклюнутся листочки и родятся на длинных тонких стебельках розовато-белые цветы.