– Лабиринт помню, – неожиданно для себя произнёс я.

Олег оторвался от телефона.

– Чего? Какой лабиринт?

– Каменный. Огромный. И плиты… лестницы неудобные… тьма за проёмами… – слова вылетали сами, вслед за обрывками сна, который всё ещё цепко держал меня в своих лапах.

– О как… – протянул Олег, чуть нахмурился, снова уткнулся в свой гаджет, и принялся суетливо водить пальцем по экрану. – Блин, чё за фигня… Сеть отвалилась. Значка нет. Вот же ж… Только хотел посмотреть, какой вчера счёт в футболе был. Вечно так!

– А может, тебе лицо поломать, Олег? – спокойно, почти равнодушно спросил я, глядя прямо в выцветшие глаза.

Он вздрогнул и отложил телефон.

– Ты чё?! Совсем кукухой поехал? За что?!

– Сколько раз тебе, непонятливому, нужно повторять, что с памятью у меня катастрофа? Полный швах! – я повысил голос, уже не сдерживая злость. – Какой, в задницу, отвалилась?! Какая, мать твою, сеть?! Я имя своё вспомнить не могу, а ты мне про футбол и про сеть! Ты сам-то в разуме?

Олег растерянно заморгал.

– А… ну да… Извини, мужик, – пробормотал он. – Забыл как-то… Просто никак не могу вкурить, каково это – не помнить ни шиша, даже как тебя зовут… Жуть. Слушай, тут и света нет, похоже. Лампочка вон не горит.

Он кивнул на потолочный плафон.

– Может, пробки выбило или вообще во всей больничке электричество кончилось? Сходи в коридор, глянь, а? А то лежать в темноте как-то стрёмно. И телефон не зарядить…

Электричество меня сейчас волновало меньше всего, но мысль о том, чтобы снова пройтись по коридору, показалась неплохой. Нужно было двигаться, что-то делать, а не тухнуть в этой палате с похмельным философом. К тому же он был прав – лампы действительно не горели, только тусклый утренний свет сочился сквозь грязное окно. И это было странно. Очень странно.

Но главное – Я чувствовал, что это явление было как-то связано с моим сном. Оставалось только разобраться, как именно.

Я поднялся с койки и снова подошёл к двери. За ней простирался всё тот же мрачный, а теперь ещё и тёмный коридор. Только слабый свет из окон в дальних концах коридора немного разгонял мрак. Я толкнул створку двери напротив.

Внутри обнаружилась почти точная копия нашей палаты, только поменьше, и коек было три, а не четыре. Заняты все.

Мужиками помятыми и неуловимо напоминающими Олега своей общей запущенностью и выражением лиц. Двое уставились на меня с немым вопросом, а один, самый здоровый на вид, с бритой головой, решил уточнить вслух:

– Чего надо? Дверью ошибся?

– У вас тоже света нет? – спросил я, для убедительности щёлкнув выключателем у двери.

– Да тут, походу, во всей больничке свет тю-тю, – ответил другой, худой и желтолицый. – Ещё с ночи, вроде. Генератор, видать, не завели. Экономят, сволочи.

– А сеть есть в телефоне?

Позвонить можно? – задал я следующие вопросы, уже почти не надеясь на положительный ответ.

– Не-а, – протянул третий, самый старый из них, с седой щетиной. – Глухо, как в танке. Ни позвонить, ни в «одноклассниках» посидеть. Скукота, итить…

Ясно. Полная изоляция. Отлично.

– Ага… Спасибо.

Я вернулся в «свою» палату. Взгляд случайно упал на маленький, старый холодильник «ЗиЛ», притаившийся в углу палаты. Он не гудел, но дверца была приоткрыта, и сквозь щель виднелись пластиковые бутылки с водой.

И тут я почувствовал её. Жажду. Дикую, всепоглощающую. В животе заурчало, и засосало под ложечкой. Я так долго был занят своей амнезией, шрамом, Олегом, что совершенно забыл про базовые потребности. Но организм напомнил о себе с неумолимой силой сразу, как увидел возможность. И настойчиво сообщил своим состоянием, что если я не попью прямо сейчас, то просто свалюсь.