Я кивнул и вышел в коридор, оказавшийся таким же тусклым и обшарпанным, как и в «прошлый раз». Теперь я, правда, знал, где нахожусь, но легче от этого не было. Наоборот, ощущение ловушки стало почти физическим. Решётки, как выяснилось, были не только на окнах палат, но и в конце коридора – они перегораживали выход к лестнице. Из-за этого мрачные, казённые стены давили со всех сторон ещё больше.

Пост медсестры оказался на том же месте. Но за столом сидела другая женщина. Не уставшая блондинка средних лет, а молодая полноватая брюнетка с недовольным лицом и ярким макияжем, который совершенно не вязался с больничной обстановкой. Своим видом она напоминала мне путану, готовую вот-вот выйти в тираж, но старательно маскирующую приближающиеся признаки старости обильным количеством косметики. Она скучающе листала какой-то глянцевый журнал, игнорируя моё появление. Лампа под зелёным абажуром, как и всё остальное в этом крыле, не горела.

Я подошёл к столу.

– Здравствуйте. Мне бы таблетку от головы.

Она подняла на меня глаза, полные скуки и раздражения.

– Фамилия? Палата?

Фамилия… Чёрт. Я её не знал.

– Я… я не помню, – выдавил я. – Палата… кажется, шестая. Там ещё Валера лежит.

– А, алкоголик этот… – она скривила губы. – Вечно ему плохо. А ты новенький, что ли? Который молчал всё время? Казанский?

Казанский? Что-то шелохнулось в памяти, подсказывая, что фамилия мне знакома. Как, кстати, и имя, названное Валерой.

– Угу, – осторожно ответил я. – Голова болит. Очень.

Она цокнула языком, открыла ящик стола, достала блистер с таблетками.

– На, держи. Цитрамон. Пей. И иди в палату. Скоро обход. Доктор посмотрит, что с тобой. Может, дозу успокоительного увеличит.

Успокоительного. Точно, я же в психушке. Я закинул таблетку в рот и запил её тёплой водой из графина, стоявшего на столе.

– Спасибо. А… скажите, что со мной случилось? Почему я здесь?

Она вздохнула так, будто я спросил её о смысле жизни.

– Доктор всё объяснит на обходе. У тебя там что-то с головой после… давнишней контузии. Вот и направили к нам на обследование и лечение. Всё, иди. Не мешай работать.

Контузия… Всё сходилось намного логичнее, чем в прошлый раз. Кроме одного. Кроме этих красных надписей, очков прогресса и ощущения повторяющегося кошмара. Я вернулся в палату. Валера уже спал, тихо посапывая. Я сел на свою койку. Решётки на окне. Психушка. Потеря памяти. И девяносто восемь жизней в запасе.

Бред. Полный бред. Но если это бред, а я сумасшедший, почему всё так похоже на то, что я не съехал с катушек окончательно, а попал в какую-то игру? И судя по всему, в игре этой нужно развивать не персонажа, а себя самого. Или я не прав? Что мне, в сущности, известно про шизофрению?

А если это всё же не она, а игра – то как я в неё попал?

Плюхнувшись обратно на койку, я уставился на решётку за окном, чувствуя, как реальность вокруг начинает расплываться, перемешиваясь с обрывками воспоминаний о зомби, прыжке и красных надписях. Контузия, говорите? Похоже, этот мир получил контузию, а не я.

Валера сладко похрапывал, уткнувшись лицом в подушку. Наверное, ему сейчас хорошо. Спокойно. Не надо ни о чём думать, никуда бежать. Наверное, это и есть счастье – просто лежать и не париться. Но отчего-то меня при одной мысли о таком счастье начинало тошнить.

Что-то здесь было не так. Слишком… правильно. Слишком логично. Слишком подозрительно. Если бы я был просто сумасшедшим с ПТСР, воображающим себе зомби-апокалипсис, то почему этот бред был таким структурированным, таким… игровым? И почему всё это так отчаянно пытаются замаскировать под обычную психушку?