Когда Аня рисовала, она не могла изобразить что-то предметное. Краски на рисунках расплывались, она рвала свои рисунки и приклеивала обрывки на другой листок. В течение этого времени я неоднократно пыталась начать говорить с ней о ее тайне, но Аня уходила от разговора. В конце концов, чтобы не оставлять Анну в одиночестве, я открыто сообщила ей все, что знала про нее. Я сказала, что знаю о синяках на ее теле и считаю, что ее тайна связана с этим. Я добавила, что я знаю, что ее били, и уверена, что это произошло дома. В этот момент Аня была словно парализована. Наконец, она взглянула на меня и начала понемногу расслабляться. У меня создалось впечатление, что ей стало легче. Она взяла листок и нарисовала дерево.

Рис. 3. «Пестрое дерево»

Во время рисования она молчала. Закончив, она протянула мне рисунок со словами: «Это пестрое дерево, оно совершенно “запутанное”».

Во время следующей встречи Аня снова начала сама рисовать зверей. Она изобразила рыбу и кошку, после чего вырезала зверюшек. «Рыба должна уйти, она должна уплыть как можно дальше, – вырвалось у нее, – но кот должен оставаться». То есть она хотела, чтобы дедушка был далеко, а папа оставался с ней.

Робея, Аня начала говорить. Рассказывая, она все более отчетливо говорила о своих переживаниях в связи с дедушкой. Когда ее мать чувствовала, что она больше не выдерживает, она звала своего отца – Аниного дедушку – и поручала ему дисциплинировать Анну. Она должна была снять брюки и трусики, и дедушка клал ее на колено. Дедушка бил ее по голой попке, чаще всего рукой, но иногда и хлыстом. Как правило, в это время Аня оставалась с дедушкой наедине. Изредка при этом присутствовала бабушка и один или два раза – мама. Ни мама, ни бабушка не пытались остановить деда. Они даже поддерживали его, говоря Ане, что она сама виновата, потому что так плохо себя ведет. Анна намекнула мне, что дедушка трогал ее и по-другому, когда рядом никого не было. «Дедушка всегда делал мне больно, я не хочу, чтобы он снова приходил, он должен уйти далеко и не возвращаться». Она сказала буквально следующее: «Вы должны посадить дедушку в тюрьму, его нужно запереть. Он никогда не должен выйти из этой тюрьмы».

Теперь я лучше понимала, какое значение имели руки придуманного ею несуществующего человека (см. рис. 2).

За те две встречи, когда Аня рассказывала о насилии, она изрисовала огромное количество бумаги. Она макала кисточку в краску, била ею по бумаге, комкала ее, пачкала руки клеем и намазывала его на скомканную бум аг у.

Ане нравилось рисовать таким образом: все было такое липкое, грязное, пачкающее. Особенно ей нравилось пачкающее. Рисуя, она была словно погружена в свой собственный мир, хаотичной беготни, которая еще до недавнего времени была характерна для ее поведения, становилось все меньше. Она успокоилась. Ее действия стали более целенаправленными и устойчивыми. Теперь ей удавалось установить зрительный контакт со мной и удерживать мой взгляд.

Рис. 4. Отреагирование чувств

С момента родительского дня прошли пять недель. Поскольку родители Ани не проявляли большого желания сотрудничать с психологом и при этом существовали неоспоримые доказательства причинения ребенку телесных повреждений, к работе была подключена сотрудница социальной службы. Она посещала семью несколько раз в неделю.

Анна восприняла появление сотрудницы двойственно. С одной стороны, дедушка держался от нее подальше и насилие с его стороны прекратилось, благодаря чему она чувствовала себя более защищенной, с другой стороны, ее мать сказала, что если она не изменится и не станет послушной, ее отдадут в интернат – женщина из социальной службы заберет ее.