Наверное, Вера стала моим подарком. Ведь мог попасться кто угодно! Мальчишка-сирота из шестого «Б», пробегавший мимо на большой переменке; женщина в столовой, стоявшая на раздаче; одноклассник-задира, которому вроде бы как все можно; или даже директор школы. В итоге-то они мне все попались, но потом. Уже после Веры. Так что – да, она была моим подарком и тренировкой перед другими, кто встречался на моем пути.

Вера развернулась, чтобы уйти на свое место. Ее правый кулак моментально впутался в мою черную юбку. Я резко потянулась руками к месту катастрофы, чтобы опустить ткань и прикрыть свои оголившиеся коленки от чужих взглядов. Кто-то даже присвистнул. И это последнее, что я услышала перед погружением. Мои и Верины ладони соприкоснулись, я сразу же метнула взгляд своих карих глаза на нее. И мы растворились. Как оказалось, это я растворилась – в ее сознании.


Моя одноклассница сидела в коридоре на жестком одиноком стуле. В ее зеленых глазах отражалась бегущая секундная стрелка часов, висевших на желтой стене напротив. Здесь никого не было, кроме нас. Хотя отдаленно я слышала гул, кто-то кричал и плакал, кто-то раздавал команды за стенами. Или мы были призраками здесь и никого не могли увидеть. Я боялась пошевелиться, не в силах осознать, что же произошло на самом деле. Только что я стояла у доски, и вот вам, пожалуйста, теперь находилась в каком-то коридоре. Незнакомом, мрачном, тянущимся из ниоткуда в никуда. Длинном и мерзком, как змея.

«Прав был папа, нужно почаще выходить между уроками на свежий воздух», – пыталась здраво размышлять я.

Я часто жмурилась, закрывала и открывала глаза, нетерпеливо терла их руками, желая смахнуть галлюцинацию, убрать пугающую картинку, представшую передо мной. Она же, напротив, становилась только ярче, приобретала откуда-то взявшиеся детали. Например, рядом со стулом, на котором сидела Вера, появилась ржавая кушетка, а на потолке обнаружились продолговатые люстры с тусклым светом. Под ногами я разглядела старый грязный кафель, выложенный наискосок большими ромбами, как в…

– Вера, что случилось? Мы в больнице? – подала голос я.

– Да, – коротко ответила одноклассница.

На нее было невыносимо смотреть. Глаза казались стеклянными, Вера только и делала, что поглядывала на часы и отсчитывала время. Она неподвижно сидела на стуле, сгорбившись, скрючившись, поджав ноги к груди, точно от холода. Я почувствовала мерзкий сквозняк, он и был переносчиком тех безликих голосов. Они проходились по коридору до нас и обратно, поглощая своими воплями все пространство, какое было отведено нам с Верой.

Я сделала шаг. В голове пронеслись мысли о смерти. Но с чего бы вдруг? Я всего лишь собиралась ответить домашнее задание по литературе, неужели от этого можно умереть?

«Конечно, по статистике каждая пятая школьница умирает, декламируя стихи Фета. Не зря же его творчество – олицетворение красоты. Ради этого можно и жизнь отдать».

Я редко теряла саркастический настрой. Позитивным назвать его было сложно, но и пессимистическим тоже считать нельзя. Другое дело – моя одноклассница. Вера все глубже погружалась в себя. Маленькими шажками я подбиралась к ее стулу. И чем ближе подходила, тем громче становился ее шепот. Нет, то был не сквозняк. Все голоса, которые я слышала до этого, принадлежали Вере. Только ее губы не шевелились. Любой зритель ужастиков сказал бы мне тогда: «Не подходи к ней, не подходи! Ты что, глупая?» Но я подходила. По коридору продолжали гулять голоса Веры. Она кричала. Она плакала. Она читала стихотворение. Она указывала кому-то, что нужно делать. Но при этом оставалась почти неподвижной. Будто я слышала Верины мысли, проносившиеся в голове.