– Я обязательно вернусь в строй, товарищ генерал! – заявил Руслан. – Пока фашист топчет нашу землю, я не успокоюсь.

– Вот теперь верю, – сказал Мостовой, улыбнулся и пожал танкисту руку.

Генерал выполнил все дела, намеченные в госпитале, и собрался уезжать.

В коридоре к нему неожиданно подошел тот самый лейтенант Соколов с перевязанной рукой, которую он, как ребенка, прижимал к груди.

Подойдя к Мостовому, офицер вытянулся, опустил руки по швам.

– Разрешите обратиться, товарищ генерал-майор?

Мостовой снова уловил что-то затаенное в глазах молодого командира. Он кивнул, велел всем сопровождающим идти к машинам, а сам остался с Соколовым наедине.

– Слушаю тебя, танкист!

– Товарищ генерал, я понимаю, что нарушаю установленный порядок, – проговорил Алексей, сбиваясь, нервно сжимая и разжимая правый кулак. – Но у меня нет другого выхода, мне не к кому обратиться, а время идет. Понимаете, я должен быть уверен, мне нужно знать это сейчас!

– Вот те раз! – Брови генерала удивленно взлетели вверх, но лицо его тут же стало строгим и начальственным. – Товарищ лейтенант, оставить мямлить! Приказываю четко и коротко, как подобает боевому командиру Красной армии, доложить причину обращения!

Где-то на улице протяжно завыли сирены. Алексей машинально посмотрел в окно, за которым выздоравливающие бойцы убирали фанерными лопатами снег с дорожек, снимали с гужевой повозки узлы нательного стираного белья. Кое-кто посматривал на небо, но особого беспокойства никто не проявлял. Все уже привыкли к налетам немецких самолетов на железнодорожный мост через Волгу.

– Виноват! – сдерживая нахлынувшее волнение, снова заговорил Соколов. – Мне обязательно нужно остаться в строевой части и сражаться с фашистами. Товарищ генерал, вы же понимаете, что два пальца на левой руке для командира роты не так важны, как для пулеметчика, механика-водителя или летчика. Меня комиссуют лишь потому, что положено это с таким увечьем. Но ведь можно по-человечески ко мне отнестись, пойти навстречу. Я готов рапорт написать хоть на имя самого товарища Сталина!

– Спокойнее, лейтенант! – заявил Мостовой и строго посмотрел на танкиста. – Товарищу Сталину он решил писать. Думаешь, ему есть время читать такие письма? Ладно, я понял тебя. Подумаю, что можно сделать.

Полуторка застряла в снегу, соскочила с проселка в кювет. Все попытки вытолкнуть машину не приводили к успеху. Капитан Слюсарев сорвал голос, выкрикивая команды, но десяток красноармейцев из комендантской роты ничего не могли сделать.

– Черт тебя подери! – хрипло выругал простуженный капитан виновато понурившегося шофера. – Дороги не видишь? Или руки дрожат?

– Так скаты лысые совсем, товарищ капитан, – снова начал бубнить немолодой водитель. – А вы все гнать приказывали. Нешто такими скатами дорогу удержишь?

– Так, бойцы! – перебил шофера капитан и повернулся к солдатам. – Делать нечего. Нами получен приказ к двенадцати ноль-ноль выйти к деревне Зуевка, занять позицию и скрытно ждать появления разведывательно-диверсионной группы противника. Упустить врага мы не имеем права. Фашистская нечисть и ее пособники из числа изменников Родины пробираются к нашим оборонным заводам, к складам с продовольствием и, самое главное, к стратегически важному объекту – железнодорожному мосту через Волгу. Если мы не выполним приказ, не успеем вовремя прибыть в указанное место, то враг уйдет. Тогда может случиться страшное! Фронт для нас сейчас здесь, в глубоком тылу, где куется наша победа! Ненавистный враг это знает. Нам предстоит за два часа преодолеть расстояние почти в двадцать километров. Двигаться придется почти всегда бегом. Если кто отстанет, не сможет бежать, то мы не сможем вас ждать! У нас не будет времени на то, чтобы помочь вам. Я хочу, чтобы каждый понимал это. А сейчас всем снять шинели! Пойдем налегке.