В голове пульсировало «пятьсот сорок золотых… пятьсот сорок золотых…» Это была просто огромная, нереальная сумма, за которую можно было купить целую толпу таких, как я, сшить каждой платье из чистого золота и дать в зубы по домику и садику. Ещё бы на корову осталось.

Лорд сидел рядом, совершенно не обращая на меня внимания, погрузившись в чтение каких-то бумажек. Всю карету наполнял запах сандала, от которого меня очень быстро начало мутить.

Я то и дело косилась на лорда ван Холландера и честно пыталась представить его в качестве мужа. Выходило очень плохо. От мысли, что он будет ко мне прикасаться и, не приведи боги, целовать, становилось совсем плохо и хотелось выпрыгнуть на полном ходу. Правда, потом мысли заходили ещё дальше, и я вспоминала, как девчонки в нашей общей комнате шушукались, о том, чем мужу и жене положено заниматься в спальне по ночам… на этом моменте к горлу подкатывала самая настоящая истерика.

«Сбегу, – жёстко пообещала я самой себе, – точно сбегу. Даже выяснять не буду, зачем я понадобилась светлейшеству. Лишь бы ноги унести.»

Карета подкатила к воротам огромного особняка с белоснежными стенами, окружённому высоченным кованым забором. На воротах была изображена мрачная ворона с кинжалом наперевес в клюве. Ворона выглядела так, будто собралась брать на абордаж какое-нибудь богатое судно. Только пиратской шляпы не хватало, и я внезапно подумала, что из лорда мог бы получиться отличный пират. Всё при нём: и беспардонность, и наглость…

Ворота распахнулись, и мы въехали на территорию особняка. Мимо промелькнул красивейший сад, полный лилий и роз, но полюбоваться мне им не дали.

Стоило нам подъехать к парадному входу, как лорд ван Холландер распахнул дверь и выскочил наружу. Его зычный голос прогремел, отдавая распоряжения, и началась сумасшедшая круговерть.

Не успела я опомниться, как меня подхватили несколько безостановочно щебечущих служанок и выволокли из кареты. Миг – и я очутилась в просторной комнате, битком набитой всякими нарядами. Передо мной возникло зеркало, отражающее моё ошарашенное лицо и стоящие дыбом ярко-алые волосы.

Вокруг замельтешили всё те же служанки, и не успела я опомниться, как уже была втиснула в пышное снежно-белое платье с огромным бантом на спине.

– Что это за ужас? – искренне возмутилась я, – я не хочу быть похожей на кочан капусты с бантиком! Эй! Вы меня слышите?!

Бесполезно. Служанки делали морды тяпками и, громко щебеча о чём-то своём, лихо крутились вокруг меня, начёсывая, прихорашивая, взбивая волосы, втыкая в них бесконечные шпильки, заколки и ленты.

Потом на сцене появились шеренги баночек с румянами, белилами и прочей косметической ерундой, и я, никогда в жизни ещё не красившаяся, стала похожа на унылого клоуна, торчащего из пресловутого кочана капусты.

Такое впечатление, по крайней мере, у меня возникло, когда я опять увидела себя в зеркале.

– Вы просто красавица! – наперебой заверещали служанки, – господин ван Холландер будет в полном восторге! Он сам выбрал для вас это платье…

– Не сомневаюсь, – прошипела я, – наверняка, и намазать мне, как клоуна, велел тоже он!

Вот гад мстительный! Неужели никак не может мою детскую выходку забыть и изгаляется?

Мне даже не дали перевести дух. Всего несколько минут и меня схватили за руку и провели к выходу из особняка. А там, через цветущий парк прямо к наспех сооруженному алтарю с цветочной аркой. Под которой, глядя на меня с мстительной усмешкой, уже стоял Конрад фон Холландер.

Как только меня подвели к нему, откуда-то сбоку важно выплыл священник в черной рясе, напоминавший оплавленную свечу. Весь опухший, с мешками под глазами, двойным подбородком, бесформенными складками на рясе и под рясой. Страшно подумать из каких деревенских глубин его откопали и что он там делал.