– Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес Советский Союз, – уже на автомате, по большей части держась за микрофонную стойку, пел вокалист ВИА.

Но всем было уже наплевать на ноты и вообще качество исполнения песни. Празднование выпуска перерастало в вакханалию, за которую многим будет на следующий день стыдно. Как, вон, Лидке, отпрясывающей так, что платье задирается выше пупа. Хороша, чертовка! Я то и дело ловил на себе её взгляд.

Но нужно и честь знать.

Еще ведь надо подготовиться к работе. Чувствую, легко не будет. Ну и чуточку отдохнуть не помешает, только не в ресторане.

* * *

– Ой! – отреагировала Таня, когда очередной презерватив слетел, как будто отпустили незавязанный надутый шарик.

Действительно, “ой”. “Резиновое изделие номер 2” было изготовлено из довольно толстой резины , но оттого не особо прочной, как резиновые перчатки. И рвались презервативы, и слетали – да и, мягко сказать, ощущения не те. Но без них опасно. Плодить проблемы на ровном месте не хотелось.

– Я заказала Витьку, ты только не обижайся, через Катьку заказала, импортные эти… – смешно было смотреть, как Таня раскраснелась, не решаясь произнести слово “презерватив”.

Только что вытворяла акробатические кульбиты на ковре, привезенном отцу прямиком из Ташкента, а теперь от слова смущается.

В начале июня, когда отец все же умудрился повлиять на график экзаменов так, что у него образовались аж десять свободных дней, родители укатили на юга, в Ялту. У Аркадия Борисовича Чубайсова были свои люди в профсоюзе, так что отличные путевки достать он смог без большого труда. Наверняка, отец мог даже отплатить за услугу продуктовым набором. Так что у нас с Таней теперь были ежедневные кардиотренировки. Я начинал привыкать к бурной и регулярной половой жизни.

– Тань. Я не хочу, чтобы ты что-то заказывала у Витька. Дело, конечно, твое, ты вольна поступать, как знаешь, но мне это не нравится, – сказал я, когда мы уже лежали на ковре, усталые, довольные, созерцающие потолок.

У отца руки росли откуда надо, так что в доме, на потолке, в изобилии была лепнина. Вокруг чехословацкой хрустальной люстры, по большому блату и за большие деньги купленной отцом, был вылеплен круг, внутри которого шли розочки. Это прямо шик по нынешним временам.

– Останешься на ночь? – спросил я Таню.

– Останусь. Я уже поговорила с Катей, она меня прикроет. Но у меня послезавтра экзамен… Нет, все равно останусь, – девушка подхватилась. – А ты не голодный? Я же быстро, я умею.

Интересные виды открылись мне, когда Таня встала, увлекательный орнамент. Но есть действительно хотелось.

– Там размороженная венгерская курица. Придумаешь, что с ней сделать? – спросил я.

– Венгерская? Это которая в упаковке – и потроха в отдельном мешочке? – удивилась девушка.

– Она и есть.

В отличие от “синих кур”, которые в Советском Союзе встречались повсеместно, по крайней мере, в Ленинграде, как в городе первой категории обеспечения, венгерские куры больше всего были похожи на привычных мне бройлеров из будущего. Белые, пухлые, с ощипом таким, что не приходилось дополнительно осмаливать перья на конфорке. Короче говоря, одно удобство. А особенно в такой период, когда и ухаживания ещё не закончены.

И даже для Тани, девушки из очень богатой по советским меркам семьи, а ее отец начальник СТО, четвертой по номеру, из четырех существующих в Ленинграде, такие куры были редкостью.

– Я ее смажу майонезом, чуть посыплю лимонкой… Пальчики оближешь, – воодушевилась девушка.

– М-м-м! Насчет оближешь…

– Ай, да что ты! Потом, утомил уже. Поесть нужно, – будто сварливая жена, сказала Таня, потом осеклась и внимательно посмотрела на меня. – Витя сильно злой, Толь. Говорит, что теперь какой-то Илья будет с тобой конкретно разбираться.