Лютик расплакался. Он не мог понять, почему его унесли из вкусно пахнущего кафе, лишили канареек, тыквы и товарища по играм. Адель, которую трясло от стыда и желания вернуться, молчала, не находя слов утешения. Густели сумерки, наплывал туман, загорались окна домов, открывались и закрывались двери магазинов — люди и оборотни шли с работы, покупали хлеб, молоко и полуфабрикаты, ругались в очередях, толкались на остановках, ожидая автобусы.

«Некого винить. Я сама выбрала этот путь. Знала о возможных последствиях. Теперь расхлебываю».

Очередной проулок вывел их к детскому саду. Разгоревшиеся фонари позволили рассмотреть игровую площадку с качелями, декоративными фигурами и скамейками-пнями. Лютик, увидевший огромного лебедя в окружении цыплят, протянул руки, вцепился в решетчатый забор и потребовал:

— Туда! Гулять!

На голос, от крыльца, обернулись двое — волк, забиравший волчонка, и воспитательница-лиса, прервавшая речь о сборе денег на занавески.

— Нет, — коротко ответила Адель.

— Потом? — с надеждой спросил Лютик.

— Никогда. Здесь — никогда. Нас туда не пустят.

Она не проконтролировала себя — запах Валериана преследовал, заставлял говорить правду, сдергивая сладкую оболочку сказок с твердой сердцевины реальности. Лютик отпустил прутья забора, притих. Почувствовал, что с матерью что-то неладно — после неуместного откровения у Адели не осталось ничего, кроме злости. На себя. На жизнь. На Валериана, вторгнувшегося в её хрупкий мирок. На всех, кроме Лютика.

Они поели на лавочке в крохотном сквере — даже не сквере, «зеленом уголке» возле перекрестка. Адель, купившая пирожки с картошкой и рогалик с шоколадной начинкой, протерла руки Лютику, уговорила съесть поздний обед и запить соком.

Отдохнув, они отправились в бесцельное путешествие по улицам, укрытым туманным Покровом. То здесь, то там — возле домов, во дворах, около часовен Камула — тлели угли в жаровнях. Адель остановилась возле одной из них, взяла горсть можжевеловых ягод из коробки, поделилась с Лютиком. Они кинули ягоды на рдеющие угли, постояли, чихая от едкого дыма, и снова пошли куда глаза глядят.

Лютик быстро устал, начал хныкать, и Адель свернула к автостанции. Тут-то и выяснилось, что удача от неё отвернулась — площадь, занавешенная туманом, была почти пуста. Несколько оборотней, ждавших посадки в автобус на Ключевые Воды, сидели на скамейке под присмотром двух омоновцев в бронежилетах и с автоматами. Еще один волк — на лапах, в широком ошейнике-воротнике — бродил, обнюхивая кусты и асфальт.

«Встречают приезжающих на ярмарку. Проверяют документы. Тех, кто вызвал подозрение — обыскивают, — догадалась Адель. — Пока они не уйдут — а стоять будут до глубокой ночи, до последнего автобуса — угол для ночевки не снимешь. Квартирные хозяева сюда и носу не покажут, чтобы не навлечь на себя лишние проблемы — мало ли что омоновцам не понравится. Надо искать другие варианты. Заглянуть на автомойку, поговорить с Хромым? Или сунуться на склады к Носатому? Нет, Носатый пошлет. Двинуть на Масляк? Не хочется туда с Лютиком».

Ноги сами понесли к железнодорожному вокзалу. Умом Адель понимала, что проверки запускают комплексно — если выставили пост возле автобусов, выставят и возле поездов. Но вокзал был рядом с автомойкой, и она решила, что лишние десять кварталов — не крюк.

Хватило осторожного взгляда из-за угла, чтобы убедиться — на железнодорожном вокзале омоновцев вдвое больше. Адель отступила назад, в глубокую тень, и наткнулась рюкзаком на что-то мягкое. Уже оборачиваясь, сообразила — на этот раз преследующий запах не померещился. Валериан серебрился шевелюрой и смущенно улыбался. Задремавший на плече Лютик проснулся от столкновения. Зевнул, протянул руку к Валериану, обнял за шею.