– Твой родственник нарушил мой приказ, – произнес господин Огасто. – Я сказал, чтобы он больше не посылал тебя в эти глухие места за травами.

– Не гневайтесь на него, ваша светлость, – всполошилась я, сообразив, что оказала дядюшке Абсалому очередную медвежью услугу. – Я утаила от него тот случай. Он не знает о вашем приказе, и в том лишь моя вина, простите меня…

– Отчего же ты не передала ему мои слова? – в голосе господина Огасто звучало легкое удивление безо всяких признаков гнева, и я расхрабрилась.

– Мне бы тогда и шагу ступить из наших комнат не позволили, ваша светлость, – честно ответила я. – А я хотела бы хоть изредка выходить из вашего дворца в одиночестве, без надзора.

– И зачем же ты хочешь выходить из моего дома в одиночестве? – чуть насмешливо спросил герцог, и нотки, прозвучавшие в его голосе, заставили меня потерять голову.

– А отчего вы уезжаете из дворца без сопровождения? – ответила я вопросом на вопрос и тут же, испугавшись собственной дерзости, начала просить прощения за свою болтливость.

Господин Огасто знаком показал, что не придал серьезного значения моему нахальству, и ответил:

– Верно подмечено, маленькая Фейн. Но не думаю, что причины для уединения у нас схожи. Я и впрямь иногда устаю от старого дворца. Меня одолевает тоска при виде его стен, и я сбегаю от черных мыслей и тяжелых воспоминаний. Иной раз одиночество средь полей не так страшно, как одиночество средь людей. Я сомневаюсь, что в твоей милой головке рождаются столь тягостные образы, и вряд ли тебе стоит подвергать себя опасности, как сегодня, из-за пустой прихоти.

– Но… но почему вам плохо во дворце? – я запиналась, но превозмогала страх, понимая, что нельзя упустить удивительную возможность вызвать господина Огасто на откровенный разговор. – Вас почитают и любят…

– Ты уже наверняка знаешь, что это не так, Фейн, – тон герцога был отвлеченным и словно располагал к тому, чтобы я продолжала свои расспросы. – Я чужак в этих краях, за мной по пятам идет дурная слава. Сами стены этого дома ненавидят меня за то, что я объявил себя их господином.

– Но ваша жена, госпожа Вейдена, вас очень любит! – воскликнула я, не веря, что мой язык осмелился произнести эти слова. – Разве этого недостаточно, чтобы чувствовать себя счастливейшим из смертных? Каждый человек мечтает быть любимым, ведь чувства, обращенные на него, возносят его над остальными! И напротив, как несчастен человек, которого никто не любит…

– Стало быть, ты хочешь, чтобы тебя любили все, кто встречается на твоем пути, Фейн? – Его светлость оглянулся, словно ища в моем лице что-то такое, чего раньше не заметил.

– Да, – простодушно призналась я и шмыгнула носом. – До чего же обидно, когда тебя гонят, едва завидев рыжие косы! Куда бы я ни пошла – меня встречают злоба и страх, а провожают подозрительные перешептывания. И все оттого, что мне не повезло уродиться красноволосой… Этого нипочем не изменить ни мазями, ни молитвами, ни колдовством, ведь рыжина и самыми крепкими зельями не выводится – так мне сказала одна знахарка, а она знала в том толк!.. Но мне кажется, что найдись в мире хоть один человек, который отнесется ко мне по-доброму и всегда будет рядом, – злые взгляды остальных уже никогда не обидят так, как раньше!

– Если бы все было так просто, рыжая девочка, – вздохнул господин Огасто.

– Когда тебя любят – это всегда хорошо! – упрямо возразила я.

– Когда не можешь ответить любовью на любовь – это приносит множество несчастий, – ответил мужчина, и голос его прозвучал глухо.