— И мне кажется, оно вам очень идёт, — с улыбкой на лице проговорил тот.

— Вы точно хам! — вынесла я ему свой вердикт.

— Это я хам?! — он скрестил руки на груди, удобнее устраиваясь в кресле и, кладя ногу на ногу, произнёс. — Если меня не подводит память, то это вы на меня наехали с обвинениями.

— Я-то только с обвинениями, а не на машине вас переехала.

— Но не переехал же. Вы вон какая сидите, красивая и здоровая, да и язычок у вас на месте.

— Так! — стукнула я ладонью по столу. — Я прошу вас, обратитесь к другому психологу, я с вами работать не смогу, — посмотрела я на своего пациента, но он, похоже, был не согласен с моими выводами и уходить не собирался.

— Что именно вас не устраивает во мне, как в пациенте?

— У нас с вами вряд ли получится правильный диалог и дальнейшая работа.

— А мне кажется, у нас уже диалог получился.

— Вам это только кажется.

— Я хорошо заплачу, если мы начнём работать.

— Вы беспокоитесь за моё финансовое положение? — я внимательно на него посмотрела.

— Вы же мать-одиночка, и я думаю, вам не помешает пара лишних купюр в кошельке.

— Откуда вам знать, кто я?

— Если бы я не знал о вас ничего, я бы к вам не пришёл. — И тут у мужчины раздалась телефонная трель, которую он не проигнорировал. Беркутов разговаривал недолго, и почти все его слова состояли из блатного матерного лексикона. И вообще, этот мужчина нагонял страх. А больше меня пугали его глаза. Всё это время я только один раз в них взглянула, и мне было этого достаточно, чтобы понять, кто он на самом деле.

— Виктория Романовна, — обратился он ко мне. — Простите, но я должен идти. На работе возникли кое-какие неотложные дела. — И, не дожидаясь моего ответа, он вышел из кабинета, оставляя после себя аромат одеколона, которым пропитался кабинет, и звериную энергетику, от которой становилось не по себе.

Знал ли этот мужчина, кто я такая, когда шёл ко мне на приём? Если да, то зачем так искусно притворялся, что видит в первый раз? И что у него за проблемы такие, что пришлось обратиться к психологу?

Беркутов ушёл из моего кабинета, оставив множество вопросов. Я никогда не видела подобных мужчин. Он словно выкован из стали. Крупное мужское телосложение говорило о том, что он много времени проводит в спортзале. А его татуировки, которыми были покрыты руки, говорили, что он был в местах не столь отдалённых за какие-то «заслуги». Такие татуировки я видела на руках нашего соседа, дяди Вани, когда он вышел из тюрьмы. Мне отец запрещал с ним здороваться и подходить к нему близко. А я ребёнком не понимала вражду отца к этому мужчине. Он мне не казался каким-то злым или плохим, наоборот, он был дружелюбный, несмотря на его отталкивающую внешность.

Вот и по Беркутову Андрею Александровичу было видно, что он не из простых работяг. Таких, как он, я всегда обходила стороной, если встречала на своём пути. Может он и не плохой, но от него веет чем-то холодным и опасным. Не удивлюсь, если вся его жизнь — одна сплошная опасность.