До самой весны все было спокойно. Я жила обычной рысьей жизнью, при этом стараясь не уходить далеко от Лапки. Моя густая шерсть позволяла спать даже на снегу, а обилие лесной живности не давало голодать.

Примерно в конце февраля заметила, что со мной начали происходить странности: появилась раздражительность, постоянно хотелось чего-то, сама не знаю чего, то вообще начинала ни с того ни с сего мяукать не своим голосом. А когда на нашу территорию стали забредать самцы моего вида, до меня наконец-то дошло, что происходит. «О боже! У меня начался гон! Какой кошмар!» Самцов я, естественно, прогнала, пусть даже не думают ко мне подходить. От греха подальше забилась, образно говоря, в самый дальний и темный угол, стараясь сдерживать свои порывы к громкому мяуканью «Еще чего не хватало! Я морально не готова к котяторождению и особенно к спариванию. Как представлю… брр!»

Эти два месяца прошли, словно в кошмаре, у меня будто было раздвоение личности. Борьба человеческого разума с животными инстинктами сводила с ума. После таких испытаний я сильно исхудала, потому что редко охотилась и чаще всего отсиживалась в безопасном месте в ожидании, когда меня отпустит. Но даже плохое когда-то заканчивается. В начале мая мне стало легче, и я поняла, что время гона подошло к концу — наконец-то можно спокойно поохотиться, не боясь наткнуться на самца.

Это замечательное событие совпало с Лапкиным пробуждением, которое я чуть не проворонила. Я так обрадовалась, когда ее мохнатая голова появилась из берлоги, — оказывается, успела сильно соскучиться за это время.

Малышка тоже сильно исхудала, и мы вместе принялись возвращать себе хорошую здоровую форму. Так как растительной пищи было еще недостаточно, мне приходилось охотиться для двоих, еще спасало то, что осенью в мою бедовую голову пришла идея сделать запас из желудей для Лапки, которые она с удовольствием ела. Рядом с берлогой мы вырыли вместительную нишу, дно устелили мхом и набили ее под завязку, а затем хорошо замаскировали. Прошлогодних запасов, конечно, надолго не хватит, но это лучше, чем ничего.

Видя, как хорошо мы устроились, решила остаться в заповеднике навсегда. Для Лапки лучшего места быть не может, конечно, мне хочется еще раз увидеть Сашу, я часто его вспоминаю, но у него своя человеческая жизнь, и в ней нет места для меня. Надеюсь, у него все хорошо, а у меня есть еще незавершенное дело — моя подопечная все еще ребенок, ей расти и расти, я обязана за ней присматривать.

***

За нашими звериными заботами два года пролетели спокойно и незаметно. Единственной проблемой было пережить сезон размножения, который был еще два раза. В это время я также сильно худела и была раздражительной и, чтобы не поддаться кошачьему либидо, рыла себе нору в сугробе и сидела там, помалкивая, пытаясь при этом не орать как ненормальная «А так хотелось!»

И вот уже в третий раз радостно встречаю проснувшуюся Лапку. Моя малышка теперь совсем не малышка, а трехлетняя медведица-красавица, взрослая и вполне самостоятельная. У нас хорошие, крепкие отношения, она относится ко мне, как к старшему и сильному члену семьи, но я все равно чувствую, что скоро все изменится — ее запах стал другим, говоря о том, что она готова к размножению.

И я не ошиблась. Ближе к июню за ней начали ходить самцы, они громко ревели и дрались за ее расположение. В этот период я старалась близко не подходить, чтобы не мешать. Издалека наблюдая за безопасностью Лапки — была готова в любой момент прийти ей на помощь. Но, слава богу, все благополучно завершилось. Она выбрала сильного самца, пришлось на некоторое время оставить их наедине. С грустью понимаю, что моя девочка повзрослела, и сердце предательски щемит, словно я выдаю замуж собственную дочь. «Хотя, наверно, так оно и есть!»