– В таком случае у нас появится больше времени, чтобы поговорить о Яне-Казимире, – охотно согласился Гяур.

– Вот о нем действительно стоит поговорить. Но не со мной, а, прошу простить меня за упоминание имени, с графиней Дианой. Советую сблизиться с этим польским принцем, пока он не ощутил на своей голове нимб короны, а главное, пока ему ближе сутана кардинала иезуитов, нежели мантия короля.

– К разговору о принце мы еще вернемся. Но пока что мне очень хочется быть поближе к вам. В смысле, поближе познакомиться, – тут же попытался уточнить Гяур, однако объяснение его фламандка восприняла по-своему: рассмеявшись, она запрыгнула на ложе и с хохотом съехала по нему так, что ноги ее наполовину оголились. При этом девушка призывно взглянула на зардевшегося князя, вовремя попытавшегося отвести взгляд от адамового искушения.

– Нет, князь, на сей раз уйти от соблазна не получится, – покачала черной накидкой волос фламандка.

– Но, собственно… – замялся Гяур, подозревая, что графиня Диана находится где-то рядом, и что женщины попросту решили устроить ему ловушку.

– Не противьтесь судьбе, князь, не советую. У каждого свое ремесло: у вас – убивать, у меня – соблазнять. Что, кстати, тоже очень часто бывает убийственным.

Гяур отвернулся, ступил к двери, но фламандка, словно кинжалом в спину, ударила его словами:

– Не вздумайте бежать, трус. Об этом узнает не только Дюнкерк, но и Париж. Не говоря уж о Варшаве. Вас устраивает такая молва и такая слава?

Полковник снял перевязь с саблей, швырнул ее на стул и приблизился к Камелии. Он так и не мог понять, что это: любовная откровенность или западня дерзкой шутницы. Но Камелия не стала ничего объяснять. Вернее, объяснила ему тем самым доступным способом, которым только и способна что-либо объяснить мужчине, оказавшись перед ним полуголой, на высоком девичьем ложе. Она взяла его руки, привлекла к себе и вновь положила на груди.

– Вы забыли о ритуальном целовании распятия на этой груди, князь, – прошептала она, всем телом подавшись ему навстречу. – А ведь это вы создали сей ритуал, полковник, именно вы. Так не отступайтесь же от него.

Рычание, с которым Гяур набросился на соблазнительницу, было похоже на свадебный клич тура. Перси, талия, бедра… Мелькание одежд, в которых он безнадежно плутал, словно в беловежских дебрях; смугловатый блеск запретного тела, то вспыхивающий, будто спасительные огоньки сторожки в далекой дубраве, то вновь угасающий, вместе с последней надеждой добраться когда-нибудь… и познать.

Но когда князь разбросал все ее и свои одеяния и девушка предстала перед ним оголенной и доступной, он вдруг понял, что все вожделенное рвение его неожиданно иссякло. Потный, раскрасневшийся, повергнутый в смятение, он растерянно смотрел на лежащую под ним женщину, и глаза его наливались закатом яростной мольбы.

– Что, наш буйствующий рыцарь? – пощекотала его лезвием слов Камелия, обдавая холодом убийственной иронии. – Сатанинское наваждение развеялось, осталась поверженная, но не поддавшаяся женщина?

– Но это действительно… наваждение, – растерянно пробормотал молодой князь.

– Только не надо выбрасываться из окна, не стоит, – придержала его за наплечник камзола, почувствовав, что юный искатель любовных приключений вновь – все так же, турьим рыком оглашая окрестности, – готов бежать от нее. – Лучше попробуем все сначала.

– Попробуем, конечно, только вряд ли… – исходил потом разнервничавшийся, пристыженный собственным бессилием князь.

– То-то же, полковник Гяур. Это как раз тот случай, когда ваша победа над женщиной оборачивается вашим же поражением, – мстительно добивала его фламандка. – Да оставьте вы в покое мою многострадальную грудь – она, кстати, знала и не такие страсти; и положите руки под плечи. Вот так… А теперь молча, сосредоточенно целуйте свой крест, на котором был распят уже не один мужчина, всем остальным я займусь сама, – осторожно поползли ее разгоряченные пальцы по бедрам Гяура. – И запомните: быть распятым на женщине – значит познать не меньшие муки, чем когда вас действительно распинают на кресте, мой беглый пленник, – явно подражала она Диане.