Гриффин подошел к столу и, выдвинув один из стульев, уселся, плотоядно потирая ладони. Предвкушение раскупорить флягу обдало его горячей волной. Внутри сосуда плескалось вино, крепкое, не разведенное водой. Широким красным потоком оно хлынуло в кубок. Смакуя первый глоток, Джулиан почувствовал, как его щеки наливаются волшебным жаром. Удовлетворенно вздохнув, он снова наполнил кубок до самых краев.

Теперь его внимание переключилось на супницу. Взяв в правую руку гравированный столовый прибор, а левой открыв крышку, Джулиан заглянул в посудину.

Одинокий угорь блестел в мутноватом бульоне шафранового оттенка, и какие-то черные водоросли дополняли это жуткое варево, застревая в пятнистом осклизлом тельце рыбешки.

Гриффин издал звук, означающий крайнюю степень отвращения. Прекрасно! Угорь на завтрак – и ни единого кусочка хлеба!

– Боюсь, мне это не понравится, – громко произнес Гриффин. Тем не менее рыбная похлебка еще не успела остыть, а он был, как никогда, голоден… Подавив омерзение, Джулиан схватил угря левой рукой и ножом начал отделять рыбью голову. Змеевидное тельце матово блеснуло в утреннем свете и забилось между его пальцев – угорь оказался живым. Испуганный Джулиан отдернул руку и, отбросив нож в сторону, оставил угря в покое. Ярко-красные завитки крови расползлись по темному рыбному бульону.

Возмущенный Гриффин вскочил на ноги, опрокинув стул, который ударился о каменный пол с гулким стуком. Он уставился на супницу и, зло ударив кубком по столу, опрокинул в себя очередной глоток вина.

Гостеприимство Сибиллы Фокс начинало раздражать не на шутку.

Очень редко Сибилла выходила из спальни так рано, как этим утром, но само осознание факта пребывания Джулиана Гриффина под кровом ее дома навевало настолько дурное настроение, что даже мысль о простой чашке чая казалась неуместной. Она привела в порядок прическу, обмотав длинные волосы вокруг головы, и отослала горничных прочь, несмотря на то что еще оставалась облаченной в свой шелковый пеньюар. Чувствуя необходимость побыть в одиночестве, Сибилла решила, что оденется самостоятельно, и выбрала для себя платье темно-зеленого мшистого цвета. Она подошла к потайной стенной панели своих покоев и с удовлетворением констатировала, что главный зал совершенно пуст. Ни малышку Люси, ни ее няньку никто не потревожит.

Грейвз, конечно, добрый Грейвз… Он стоял за спинкой стула, готовый исполнить любой приказ.

Ни горничные, ни слуги, прослужившие ей уже столько лет, не промолвили ни слова, понимая, что даже невинные утренние шутки не повысят настроения хозяйки.

Выйдя в зал и усевшись на стул, она сразу почувствовала, как под локтем появились чашка с чаем и маленькое серебряное блюдце с поджаренным хлебом. Сибилла оттолкнула предложенную еду прочь тыльной стороной ладони, сейчас все ее внимание было обращено на ерзающую по полу Люси, которая, казалось, не сводила с нее взгляда, но проделывала это украдкой.

– Ну, здравствуй, малышка миледи… Послушай, кормилица, как звать вашу девочку?

– Люси, миледи. – Складки на лице няньки облегченно разгладились.

– И как давно ты ухаживаешь за малышкой?

– С самого рождения, миледи. Если быть точной – сто двадцать шесть дней. – Нянька ласково улыбнулась девочке, которая, внезапно нахмурившись, принялась дергать свои пеленки из стороны в сторону. Со стороны она напоминала сейчас маленький колокольчик, пытающийся пробиться к жизни сквозь окружающий плен. – Она прекрасна, не правда ли? – Кормилица посмотрела на Сибиллу, которая, словно под гипнозом, гладила пальцем чепчик малышки.