По мере того как за горизонтом исчезали внушительные укрепления Гребня, среди самых заробевших оптиматов креп недовольный ропот:

– Ради чего мы тогда шли сюда, а теперь несолоно хлебавши уходим?

Потешаясь над их проснувшейся храбростью, князь приказал сворачивать на восток, где располагались тарначские зимовья, мол, хотите подраться – подеретесь. Однако первое же зимовье встретило липовчан безлюдьем и запустением. Зимовавший скот с пастушьими семьями рассеялся уже по летним пастбищам, и в обнесенных безводными рвами и пологими валами ставках оставались одни старики, младенцы и беременные женщины. Безоконные дома-мазанки от хлевов отличались лишь меньшим количеством навоза у порогов. На женщинах, правда, поблескивали золотые и серебряные украшения, но заниматься княжескому войску мелким грабежом было зазорно, и, отпив предложенную знатному гостю чашу с кумысом, Дарник даже за овес и ячмень предпочел расплатиться полновесными дирхемами. Бойники, всегда более крикливые, чем княжеские гриди, ворчали:

– Давай пустим красного петуха, так живо вся степь соберется.

– Ну да, – язвил князь, – возьмем десять тысяч овец добычи и погоним их в Липов. Чтобы потом всю жизнь нас называли не воинами, а пастухами.

– Ну тогда вообще зачем мы здесь?

– Попугаем Калач, поменяем крепостное войско в Турусе и домой. – Рыбья Кровь почти не лукавил, умалчивая только о том, что прежде всего ему хочется лучше проверить возможности и выявить недостатки конной хоругви.

Шестьдесят верст в день оказались более подходящей нормой. Ограду из жердей с полотнищем стали дополнять сооружением из мешков с землей малых камнеметных горок. Количество костров из-за недостатка дров уменьшилось вдвое: по одному на каждых две ватаги. На месте стана обязательно выкашивали траву и убивали всех змей. К обычным медным флягам для людей добавили запасные бурдюки с водой для лошадей. Заметно полегчало и оружие, многие конники предпочли запрятать во вьюки даже свои мечи, заменив их легкими клевцами и кистенями. С заболевшими и поранившимися лошадьми тоже никто не возился, безжалостно пуская их на мясо. А безлошадных воинов сажали за спины самым легковесным оптиматам. Словом, и без сражений скучать не приходилось ни Дарнику, ни воеводам.

Безоблачность их прогулочного похода нарушила встреча с торговым караваном из Калача. Купцы сообщили князю, что его Турус осажден целым улусом степняков.

– И хазары там? – тревожно спросил Дарник.

– Нет, только тарначи.

Отделив от войска лучшую сотню и всех запасных лошадей, Рыбья Кровь помчался к Турусу, наказав остальным сотням догонять его изо всех сил. Мчались одвуконь по звездам всю ночь и на рассвете вышли к сторожевой хазарской веже, что стояла на правом берегу Танаиса напротив расположившегося на левобережье Таруса.

Два десятка сторожей вежи сладко спали, из ворот дворища как раз выпускали гонца в Калач, а дозорный на самой башне наблюдал за осадой Туруса, поэтому ворвавшиеся во двор, а затем в открытую дверь вежи липовцы не встретили ни малейшего сопротивления. Дарник, забыв про свое правило не лезть в первые ряды, с клевцом и кинжалом в руках первым взбежал по винтовой лестнице наверх, просто отталкивая сонных безоружных хазар со своего пути. Без шлема, в вышитой рубахе поверх доспехов и совсем не грозным лицом, он, видимо, казался им мирным рыбаком-бродником, случайно зашедшим в их башню продать утренний улов. Дозорный, правда, уже вовсю колотил в железное било и успел закрыть верхнюю дверь. Но князь чуть посторонился, и следовавший за ним здоровяк-арс обухом двуручной секиры с одного удара вышиб окованную железом дверь. Дозорный с мечом бросился на него, но не волку кусать медведя: один отбивающий удар по мечу, второй древком секиры с разворота в голову – и оглушенный хазарин на полу.