Рыжий пришёл, забрался к нему на колени, стал подсовывать крутую башку под руку, мурчать, и Дима сказал:

– Чаю выпьем? Ну его на фиг, этот магазин.

Марина встала из-за стола, кликнула по чайнику, чтобы включился, из шкафчика достала вазочку с вафлями, пошуршала целлофановой упаковкой тульского пряника, пальцем сквозь упаковку помяла – свежий или нет. И что-то стало распирать её в груди, пухнуть, какая-то обида, чувство несправедливости и даже зависть. Как у него получается, у этого Димки, быть всегда таким спокойным, рассудительным? Ничего его, кажется, не может вывести из себя. Не человек, робот какой-то. Интересно, а может он когда-нибудь стукнуть кулаком по столу? Она взглянула исподтишка. Сидят, красавчики! Он и кота её приманил, это ведь точно, что к нему Рыжий лезет чаще, чем к ней.

Она уперлась лбом в дверцу шкафчика и, сглотнув, сказала прямо в сахарницу, что стояла за стеклом на полке:

– Ну, тогда и ты мне правду скажи, Димка. Что тебе у меня надо? Жить негде?

На некоторое время повисло молчание, будто разом замолкли все соседские электродрели, застрял где-то лифт, замолчали дети, и собаки, сцепившиеся возле подъезда, заткнулись. Даже одинокий, и по общему домовому мнению, несчастный пианист, живущий где-то через четыре этажа, но прекрасно слышимый в кухне Марины, встал из-за инструмента и ушёл читать детектив. Наступила полная тишина.

– А я тебе что, надоел? – сказал Дима в этой тишине. Марина обернулась, и все у неё внутри похолодело. Он сидел на том же месте, где и сидел, но ноутбук его теперь был закрыт, а руки лежали на крышке и пальцы были какого-то зелёного цвета, как у мертвеца. И лица такого у него раньше Марина никогда не видела.

– Да не надоел ты мне, ты что? – забормотала она. Заюлила, заёрзала, и самой стало противно, страшно, будто падала в пропасть. – Пей, давай, горячее с мёдом, – торопясь поставила перед ним кружку с молоком. – Курицу, наверное, прямо из холодильника ел? Днём-то с голосом у тебя было гораздо лучше…

Дима взял ноутбук и пошёл из кухни.

– Просто я не понимаю! – горячечно побежала за ним Марина. – Я вроде старше тебя, ты никуда не ходишь, ни к родителям, ни к друзьям. Ни о чём со мной важном не разговариваешь… – Она увидела, как отъехала в коридоре дверца встроенного шкафа и закричала: – О себе ничего не рассказываешь! – И даже пошутить попыталась: – Ты что, шпион? – А сама уже чувствовала, что всё, разбилось уже всё, не склеить. А почему, что, так быстро… Она ведь сама нарывалась, зачем?

– Это что, плохо, что я никуда не хожу? – Дима встал в коридоре уже в куртке, и она поняла, это он теперь не тот, прежний Димка, которого она знала, и никогда прежним не будет. Рыжий прошёл в коридор и сел Димке в ноги.

За окном стала реветь, разворачиваясь к помойке, мусорная машина, и под этот её стук и рев Марина окончательно поняла, что всё, что было у них с Димкой, закончено.

– Предатель. Подлец! – сказала она, непонятно к кому адресуясь, к коту или к Димке, а может быть, и к обоим, подскочила, схватила Рыжего поперёк мягкого живота, бросила в спальню и захлопнула дверь. Кот стал орать, пытаясь вырваться. Дима засовывал ноут в рюкзак, взглядом отыскивал свой телефон. Она почувствовала, что умирает.

– Убирайся, – сказала отчётливо. Лучше сразу. Лучше хлоп, как инфаркт. И тут же хлопнула дверь. Зашумел лифт. Кот продолжал отчаянно мяукать. Она его выпустила, кот побежал в кухню и вспрыгнул там на подоконник, лицом на улицу, как будто хотел посмотреть Диме вслед. Что, он не мог посмотреть из спальни?