– Отдыхай… Потом догонишь… – И продолжала бежать вперед.

Запах дыма и еще какой-то сладковатой копоти Ульяна почувствовала примерно за версту от деревни. Выскочив на небольшую бугристую прогалину, покрытую низким кустарником восковницы, она увидела, как со стороны их поселения в небо поднимается бурый столб дыма. Бежать уже больше не было сил, и она пошла быстрым шагом, пытаясь выровнять дыхание. Где-то позади себя она слышала треск веток и какое-то бурчание. Это Тимофей ломился сквозь заросли, ругаясь сквозь зубы. Не останавливаясь, она прокричала:

– Догоняй… – И опять припустила в сторону деревни.

Выскочив на опушку рядом с домом, Уля замерла, как вкопанная. Дома больше не было. Только дымящаяся груда почерневших бревен. Девочка прижала руки к груди, и, не смея пошевелиться, смотрела широко распахнутыми глазами на пожарище. Этого не может быть!!! Не может!!! Ей, вдруг, захотелось закричать, тонко, пронзительно, или может завыть тоскливо и безысходно, как давеча выла Лейка, но голоса, почему-то не было. Она просто стояла с прижатыми к груди руками, и безмолвно открывала и закрывала рот, словно рыба, выброшенная на берег. В себя она пришла от хриплого шепота брата:

– Ульяша, ЧТО это…!!??

От звука его голоса Ульяна словно отмерла, и сразу кинулась к сгоревшему дому. Первым, кого она увидела, заскочив во двор, был Волчок. Его челюсти были сомкнуты на горле какого-то человека, вернее, его остатков, а брюхо пса было вспорото ножом. Вся его палевая шерсть была вымазана в крови, которая уже засохла черно-бурыми пятнами. Верный пес до последнего вздоха сражался с врагом. Отец лежал на пороге мастерской с зажатым в кулаке окровавленным топором. В груди у него торчало сразу две стрелы. Лицо его было спокойным, словно он только что прилег поспать. Ульяна до крови прикусила губу, чтобы удержаться от слез. Но они все равно катились по ее щекам каким-то нескончаемым немым потоком, запекаясь солью на коже. За спиной завыл Тимка, приговаривая со всхлипом:

– Тятька… Тятька…

Но девочка, не останавливаясь, уже шла дальше, где возле уцелевшей по нечаянности бани, лежала Аглая. Следы пыток были видны у нее по всему телу. Черные с белыми прядями седины косы, разметались на груди женщины. Ульяна медленно опустилась перед ней на колени, и тихонько, едва слышно позвала:

– Бабаня… Бабаня…

Ресницы Аглаи, вдруг, дрогнули и она приоткрыла глаза. Девочка встрепенулась:

– Бабаня, я сейчас, потерпи, сейчас я…

Рука женщины сжала запястье Ульяны, и бабка Аглая еле слышно прохрипела:

– Погоди… Не надо… Они пришли… Книга… Я не сказала… Забери ее… Береги даже ценой своей жизни… Там… – Она попыталась показать рукой, но силы уже оставляли ее, вытекая из ран тонкими струйками темно-бордовой крови.

Ульяна поспешно проговорила:

– Я знаю, где. Тимка подглядел и мне сказал…

Губы Аглаи едва дрогнули в слабой улыбке. Она прошептала:

– Сорванец… Береги брата… Одни вы теперь… И помни, кто ты, чьего Рода… Нарекаю тебя истинным именем… Росавой…

Рука ее опала, словно подбитое птичье крыло, а синие, как глубокие речные омуты, глаза Аглаи, неподвижно уставились в небо.

Выехали мы, когда небо на востоке едва начало сереть. Нечего и говорить, что ночь прошла беспокойно. Только-только успела прикрыть глаза, как в следующее же мгновенье зазвонил проклятущий будильник. Мужа рядом со мной не было. Зато по дому витал аромат свежесваренного кофе, а с кухни доносились чьи-то тихие голоса. Похоже Игорь с Кириллом не спали всю ночь, беседы беседовали. Ну что ж, их дело мужское. Вчера (точнее, уже сегодня) я все-таки умудрилась довести тесто до ума, как говаривала моя бабуля. Испекла большой пирог с мясом. А вот на уборку в кабинете силы у меня не хватило. Но муж меня заверил, что наведет порядок сам. Встав с постели, первым делом, я, из чистого любопытства, сначала заглянула в кабинет, проверить, сдержал ли слово или оставил этот кавардак на потом. В кабинете царил идеальный порядок, за исключением дыры в полу, из которого неизвестные выдрали несколько досок. Ну и ладно… Пускай пока будет дыра. Успеется.