Он вдруг закашлялся и очень сильно. А извинениями, в которых рассыпался, только усилил приступ, но не могла же я шарахнуть его по спине. Спросила, можно ли отстегнуться, чтобы взять рюкзак: там у меня леденцы от кашля. Они ему помогли, но кляпом не послужили. В качестве благодарности он продолжил разговор:

— Это не простуда, не бойся. У меня проблема с легкими. Хронический кашель.

В аэропорту я не обратила на него внимания — посчитала за отголосок простуды: с его мальчишеским беганьем вокруг самолета под проливным дождем другого ожидать и не приходилось!

— Ещё совсем немного потерпи меня! — У Найла даже глаза смеялись. — Вон те огни уже Мауи! А за ним светится наш маленький Молокай. Знаешь, думаю, мы начнём садиться раньше, чем ты захочешь засунуть мне в рот кляп!

Мы летели достаточно низко: можно и усомниться, отчего шумит в ушах: от пропеллера или уже от океанских волн.

— Ночью нужно аккуратнее оценивать высоту полета. Ночное зрение может сыграть с нами неприятную шутку, поэтому мы сбрасываем скорость заранее, чтобы посадка прошла как можно мягче, потому что в реальности из-за темноты ты не знаешь, куда именно сядешь, пока не сядешь.

Только не на воду! Это же не гидроплан, кажется… Огни Мауи остались за хвостом, и теперь внизу было темно, как сами понимаете где… Чернота океана сменилась чернотой гор — никаких огней, не считая наших тревожных на крыльях. Где мы? Как он вообще ориентируется на местности? Ой, в воздухе… Один огонек, два… Так близко… Мы все же летим над землей, да? Ну и разница-то какая? Не утонем, так ударимся и все равно вдребезги! Или на маленькой скорости только крылья обломаем?

8. Дружественный остров

Я продолжала безнадежно вглядываться во тьму под нами и вдруг у меня на глазах крыло дернулось и отвалилось… Фу, нет, всего лишь опустилось. Зачем? Мы тормозим так или уже садимся? Но куда? Я подняла голову и зажмурилась — огней было совсем мало, но они были и мы двигались прямо на них… Только сейчас я заметила, что у нас на носу горит фонарь, но мне лично видимости хватало лишь на то, чтобы схватиться руками за кресло. Желтые огоньки напоминали блуждающие болотные — это меня так била дрожь. Мы летели над посадочной полосой слишком долго — как по мне, и я стала уже думать, что не почувствовала посадку, но тут меня подбросило в кресле, и самолет начал набирать скорость, но мы хотя бы были уже на земле.

И по этой самой земле, под звуки похоронного марша из голосов диспетчеров, неслись прямо на низенькое здание, подле которого стоял самолет явно побольше нашего. Я даже на секунду зажмурилась, а в другую уже увидела, что здание осталось позади: Найл развернул самолет, почти сбросил скорость и свернул на узкую дорожку. Я по-прежнему смотрела вперед и считала метры, оставшиеся до встречи со стоявшим в конце дорожки самолетом, но Найл затормозил без столкновения… Все это время из наушников неслась непрерывная болтовня, но стук моего сердца напрочь заглушал все английские слова. А, может, они говорили по-гавайски? Для меня эти разговоры звучали непереводимым набором слов.

— Добро пожаловать на дружественный остров, — сказал мистер Бойд по-английски, сняв наушники. — Это еще одно название Молокаи.

Он кричал, и тогда я сообразила освободить от плена свои уши тоже. Боже — неужели мы дома… Я сама открыла дверь и спрыгнула на землю, но тут же чуть не запрыгнула обратно в самолет, потому что на меня бросилась собака.

— Тихо, Сизар, свои!

Найл высветил фонариком злобного пса, оказавшегося собачонкой чуть ниже моего колена. Она была привязана за поводок к колесу соседнего самолета. Да, у страха глаза велики!