Фантазия его не иссякала – для товарищей своих поручик выдумывал всё новые забавы, одну рискованнее другой. После катания на похоронной шлюпке повесы взяли обычай с оглушительными криками носиться галопом по городу на пожарных каретах – в сертуках без эполет и в голубых вязаных шерстяных беретах с серебряными кистями. Ещё они устраивали засады в женских купальнях; пробирались на дачи, где жили актрисы французского театра…

…и теперь предложил Дубровский наведаться в палисадник одной хорошенькой дачки к знаменитой певице Генриетте Зонтаг, которая приехала в столицу на гастроли. Когда после концерта мундирная компания подкрепляла впечатления красным вином, у Владимира возникла шальная мысль: сняв осторожно ставни с окон в спальне обольстительной певицы, полюбоваться её ночным туалетом. Он ярко живописал друзьям свою затею; молодые офицеры в ответ весело загоготали, и лишь один усомнился:

– А ежели она заметит?

– Не беда, – отвечал Дубровский, – извинимся учтиво, мол, думали, что здесь живёт наш товарищ, и вся недолга!

Прибывши на место, офицеры стали спорить, какой палисадник им надобен: ночь, как назло, выдалась безлунная, да ещё Петербург окутался туманом, и с дачей легко было ошибиться. Поплутав с четверть часа, приятели достигли цели. Через невысокую ограду они проникли в палисадник, на цыпочках миновали кусты и замерли возле дома.

Окна располагались невысоко; через щель между ставнями на одном из них пробивался тусклый свет. Кровь молодых людей весело бурлила, вожделенное зрелище было близко. Первая ставня далась без особых усилий – её приподняли за нижний край, чтобы снять с петель, осторожно спустили вниз и положили у стены. Со второй ставней вышла заминка: она никак не желала подниматься. Дубровский шепнул:

– Пособите-ка!

Двое приятелей с готовностью пригнулись. Поручик встал им на спины и обеими руками начал толкать ставню вверх, но её по-прежнему что-то крепко держало в петле. Он поднажал, невзначай опершись об оконный переплёт, – и окно вдруг открылось внутрь, а Владимир потерял равновесие, оступился и рухнул на пол спальни.

Мигом поднявшись, он окинул взглядом комнату: слева белела просторная расстеленная кровать, справа мерцал свечами туалетный столик с зеркалом, у которого на пуфе застыла женщина…

…и это была не Генриетта Зонтаг. Вскрикнув, она выставила перед собою для защиты руку с расчёской, а другою рукой прикрыла грудь под прозрачным пеньюаром и в испуге спросила:

– Кто вы?

– Владимир Дубровский. – Поручик щёлкнул каблуками. – Виноват, хотел подшутить над приятелем и вижу теперь, что ошибся домом… Покорнейше прошу принять мои самые искренние извинения, госпожа баронесса.

Он растягивал губы улыбкою, а сам думал: «Вот проклятье! Эк меня угораздило-то…» Перед ним сидела Жюльетта фон Крюденер, известная в столице благодаря близости к загадочной графине де Гаше. Владимир ещё учился в Кадетском корпусе, когда отец представил его обеим дамам: странным образом старший Дубровский был с ними знаком. Вскоре после этого графиня и баронесса с матерью уехали в Крым. С тех пор минуло лет семь, Жюльетта вернулась в Петербург не так давно; Дубровский мельком видел её несколько раз издалека и теперь от всей души желал, чтобы она его не вспомнила, но надежды оказались тщетными.

– Дубровский… Вы не сын ли Андрея Гавриловича? – Страх в глазах баронессы пропал, и она с интересом разглядывала молодого офицера. – Как он поживает?

– Благодарю вас, отец в добром здравии.

Владимир тоже во все глаза смотрел на Жюльетту. Она была заметно старше его – пожалуй, лет тридцати пяти, – и весьма хороша собою. Особую прелесть придавали ей густые русые волосы, волною рассыпанные по плечам, и маленькая тёмная родинка над верхней губой.