Костров страдал перемежающейся лихорадкою. «Странное дело, – заметил он <Н. М. Карамзину>, – пил я, кажется, все горячее, а умираю от озноба». [32, с. 239.]
Д. Е. Цицианов
Он <Д. Е. Цицианов> преспокойно уверял своих собеседников, что в Грузии очень выгодно иметь суконную фабрику так как нет надобности красить пряжу: овцы родятся разноцветными, и при захождении солнца стада этих цветных овец представляют собой прелестную картину. [131, с. 86.]
Случилось, что в одном обществе какой-то помещик, слывший большим хозяином, рассказывал об огромном доходе, получаемом им от пчеловодства, так что доход этот превышал оброк, платимый ему всеми крестьянами, коих было с лишком сто в той деревне.
– Очень вам верю, – возразил Цицианов, – но смею вас уверить, что такого пчеловодства, как у нас в Грузии, нет нигде в мире.
– Почему так, Ваше Сиятельство?
– А вот почему, – отвечал Цицианов, – да и быть не может иначе: у нас цветы, заключающие в себе медовые соки, растут, как здесь крапива, да к тому же пчелы у нас величиною почти с воробья; замечательно, что когда они летают по воздуху, то не жужжат, а поют, как птицы.
– Какие же у вас ульи, Ваше Сиятельство? – спросил удивленный пчеловод.
– Ульи? Да ульи, – отвечал Цицианов, – такие же, как везде.
– Как же могут столь огромные пчелы влетать в обыкновенные ульи?
Тут Цицианов догадался, что, басенку свою пересоля, он приготовил себе сам ловушку, из которой выпутаться ему трудно. Однако же он нимало не задумался:
– Здесь об нашем крае, – продолжал Цицианов, – не имеют никакого понятия… Вы думаете, что везде так, как в России? Нет, батюшка! У нас в Грузии отговорок нет: ХОТЬ ТРЕСНИ, ДА ПОЛЕЗАЙ! [137, с. 116.]
Мой дядя Россет раз спросил его (он был тогда пажем), правда ли, что он <Д. Е. Цицианов> проел тридцать тысяч душ? Старик рассмеялся и ответил: «Да, только в котлетах». Мальчик широко раскрыл глаза и спросил: «Как – в котлетах?» – «Глупый! Ведь они были начинены трюфелями, а барашков я выписывал из Англии, и это, оказалось, стоит очень дорого», [142, с. 95.]
Говорил он <Д. Е. Цицианов> о каком-то сукне, которое он поднес князю Потемкину, вытканное по заказу его из шерсти одной рыбы, пойманной им в Каспийском море, [53, с. 38.]
Князь Цицианов, известный поэзиею рассказов, говорил, что в деревне его одна крестьянка разрешилась от долгого бремени сем иле i – ним мальчиком, и первое слово его, в час рождения, было: «Дай мне водки!» [32, с. 388.]
Забыл было сказать ложь кн<язя> Д. Е. Цицианова. Горич нашел в каменной горе у Моздока бутылку с водою, и стекло так тонко, что гнется, сжимается и опять расправляется, и он заключил, что эта бутылка должна быть из тех, кои употребляли Помпеевы солдаты, хотя римляне и никогда в сем краю не были. А доказательство Цицианова было то, что подобные сей бутылке сосуды есть в завалинах Геркулана и Помпеи. [110, с. 24.]
В трескучий мороз идет он <Д. Е. Цицианов> по улице. Навстречу ему нищий, весь в лохмотьях, просит у него милостыни. Он в карман, ан нет денег. Он снимает с себя бекешу на меху и отдает ее нищему, сам же идет далее. На перекрестке чувствует он, что кто-то ударил его по плечу.
Он оглядывается, Господь Саваоф пред ним и говорит ему: «Послушай, князь, ты много согрешил, но этот поступок твой один искупит многие грехи твои, Поверь мне, я никогда не забуду его!» [32, с. 146.]
Между прочими выдумками он <Д. Е. Цицианов> рассказывал, что за ним бежала бешеная собака и слегка укусила его в икру На другой день камердинер прибегает и говорит: «Ваше Сиятельство, извольте выйти в уборную и посмотрите, что там творится».