Он потерял счёт дням, ему казалось, что прошли уже годы, хотя на самом деле шёл всего лишь третий месяц его пребывания в рабстве. Комит и аргузины нещадно секли плетью гребцов, которые пытались переговариваться друг с другом. Тем не менее Петруше удавалось перекинуться словцом то с Вильямом во время гребли, то со Степаном, когда на длительной стоянке всех рабов загоняли в трюмы.

– Можно ли всё-таки удрать отсюда? – задавал он вопрос себе и своим товарищам.

Вильям лишь пожимал плечами:

– Если представится счастливый случай…

А Степан трогал изуродованное ухо:

– Спроста не получится. Тут нужен хороший план.

Галера кадия Юсуфа направлялась в Алжир, где после кончины дея[26] Баба Хасана предстояли выборы нового дея. Юсуф имел поручение султана тайно оказать влияние на исход выборов, дабы деем стал нужный ему человек. Кадий спешил и требовал от капитана, не жалея рабов, мчаться в Алжир как птица. Когда до Алжира оставалось не больше двух дней пути, на судне буквально до капли закончилась пресная вода, поскольку погода последнюю неделю стояла изнурительно жаркая. Юсуф велел сделать остановку в Беджае для восполнения запасов.

Когда бочки были заполнены водой, дело шло уже к вечеру. Кадий вознамерился продолжать путь, но неожиданно резко испортилась погода. Только что совершенно чистое небо заволокли чёрные тучи, пошёл дождь, налетел шквалистый ветер. Начался сильный шторм. Выйти в море не представлялось возможным. Даже в гавани ощущалась буря, волны раскачивали галеру. Подходить близко к берегу было довольно опасно – прибой мог посадить судно на камни. Поскольку жена Юсуфа плохо переносила качку, кадий принял решение вместе с ней перебраться в лодке на берег. Капитан, его помощник и часть команды тоже покинули галеру, оставив её на якоре пережидать шторм.

На судне, кроме рабов, остались надзиратели (комит и его помощники аргузины), несколько вахтенных матросов и янычары, несущие службу охраны. Близилась ночь, бухту окутывала кромешная тьма. Трюм, где томились гребцы, освещал лишь тусклый масляный фонарь, подвешенный к потолку. Но и в этом неярком свете Петруша заметил расшатавшуюся от качки железную скобу, скрепляющую шпангоут с продольным брусом. Петруше удалось вытащить эту скобу и с её помощью разъединить звено цепи, которой были скованы его ноги. Освободившись от оков, он передал скобу Степану. Когда и тот снял с себя кандалы, они оба выбрались на палубу.

Галера раскачивалась на волнах, сквозь тучи не пробивался свет луны и звёзд, поливал дождь, завывал ветер. Палуба была пуста – янычары укрылись от непогоды в кормовом отсеке, а надзиратели сгрудились под тентом на полубаке. Степан с Петрушей заметили ещё одну крадущуюся фигуру, чёрную, словно тень. Этой тенью оказался Вильям. Видимо, в его голове тоже созрел некий план освобождения. Друзья остановились, приняв сначала тёмный силуэт за охранника, но, когда Вильям приблизился, они узнали его и сквозь шум волн и ветра едва расслышали, как англичанин произнёс:

– Сейчас или никогда!

Втроём они пробрались на камбуз. Там горела свеча, кок и два его помощника спокойно дремали, привалившись к столу. Степан схватил полено и ударил кока по затылку. Тот не успел даже вскрикнуть. Петруша и Вильям взяли со стола кухонные ножи и вонзили их в спины спящих помощников кока. Вооружившись ножами, все трое прокрались к носу корабля, где укрывались от непогоды надсмотрщики. В темноте комит принял их за янычар. Что произошло дальше, он так и не узнал, поскольку острый нож мясника вонзился в его сердце. Аргузины схватились за шамширы, но в это время Вильям и Степан перерезали верёвки, удерживающие тент, и тяжёлая, мокрая насквозь ткань накрыла их. Добить ненавистных надзирателей уже не составляло труда.