Спустя шестьдесят лет об них вспомнили…

Это было в 1780-х годах. Княгиня Екатерина Романовна Дашкова, в качестве президента Академии, пересматривала счеты этого заведения и нашла, что чрезвычайно много выходит спирту. Между прочим она заметила, что спирт отпускается на две головы, хранимые в подвале, в особом сундуке, ключ от которого вверен особому сторожу; но он сам не знал, чьи головы находятся под его охраной.

Долго рылись в архиве. Наконец нашли владельцев голов: это были – двора императрицы Екатерины I фрейлина Марья Даниловна Гамильтон и камергер Виллим Иванович Монс. Княгиня Дашкова донесла о находке императрице Екатерине II. Головы принесли во дворец, рассматривали, и все удивлялись сохранившимся следам их прежней красоты. Когда любопытство было удовлетворено, головы по приказу императрицы закопали в погребу.

Достойно внимания, что злополучная фрейлина Гамильтон почти до нашего времени жила в преданиях Академического музея («кунсткамеры»).

Как о всех почти исторических героях, о Гамильтон составилась народная легенда.

«Летом 1830 года я был в Кунсткамере (писал в 1860 году в одну из русских газет г-н Эндогуров). Несколько посетителей, должно быть из купцов, осматривали монстров в сопровождении чичероне-сторожа, который объяснял им все по своему уразумению. Услышав аханье и оханье купцов, я подошел к ним и со мной вместе очень почтенный человек с орденом на шее. Сторож, указывая на банку с головой, объяснял: „При государе Петре Первом была необыкновенная красавица, которую как увидел государь, так и приказал отрубить ей голову и поставить в спирт в Кунсткамере на вечные времена, чтоб все и во все времена могли видеть, какие красавицы родятся на Руси“. Почтенный человек с орденом на шее, выслушав рассказ, возвысил голос и стал выговаривать сторожу, что он рассказывает нелепости, и, обращаясь ко всем окружающим его, сказал: „Как можно, чтоб такой великий и правосудный государь, каким был Петр Первый, поступил так с невинной красавицей! Напротив, это голова придворной особы, которая девицей разрешилась от бремени и из желания скрыть свой стыд убила ребенка, что и было открыто; суд же приговорил ее к смертной казни. А так как она была красавица, то государь повелел голову ее хранить в спирту вместе с прочими монстрами…“ Не помню (продолжает далее г-н Эндогуров), про кого из преемников Петра I он говорил, что, увидев голову красавицы, он приказал выставить ее в Кунсткамере на видное место, чтоб простой народ, имевший доступ в музей во время Святой недели, мог видеть голову женщины, решившейся на такое злодеяние, рассказывать историю ее, а вместе с тем, что будто бы участь этой красавицы вложила монарху мысль основать воспитательный дом и прием в оный, секретно, незаконнорожденных детей.

В 1833 году я опять был в Кунсткамере (продолжает г-н Эндогуров), и тот же сторож поспешил рассказать нам свою прежнюю историю. Я напомнил ему о том господине, который остановил его в 1830 году, но ветеран, махнув рукой, сказал: „Где им знать? Мы немало лет живем здесь, так уж лучше знаем“».

Оказалось, что это была голова не фрейлины Гамильтон, а какого-то мальчика и хранилась как редкий экземпляр великолепно сохранившейся в спирту человеческой головы.

Голова же несчастной Гамильтон, как мы видели выше, закрыта в подвале около ста лет тому назад.

Две женщины имели роковое значение в трагической судьбе царевича Алексея Петровича. Мало того, роковым отношением этих женщин к царевичу Россия обязана теми долгими смутами, которые привелось переживать ей в течение всего восемнадцатого столетия, именно потому, что Алексей в жизни своей столкнулся с этими двумя женщинами и что наиболее из них любимая им невольно свела царевича в могилу, когда, быть может, ему оставалось еще жить очень долго.