Мне запомнилась моя фраза во многом потому, что перед тем, как произнести, я раз двадцать проговорил ее про себя, опасаясь совершить ошибку в построении или произношении, – разговор-то мы вели без переводчиков. Я сказал: «Нельзя давать деньги – разворуют, лучше выдавать кредиты оборудованием и технологией, а вот деньги в России отследить невозможно, и уже завтра на них вырастет новый дракон». Буша эта идея удивила, хотя не думаю, что он ее запомнил. Скорее это было изумление тем, что я, 27-летний в ту пору нахал, даю какие-то советы, а не поддерживаю плавное течение беседы междометиями.

Чтобы не возникло ощущения моей бесконечной мании величия, уточню: никакой моей заслуги в нахождении в столь знатном обществе не было. Просто так распорядилась судьба. Мой друг, Джон Хатавей, был активным республиканцем и поддерживал президента всем, чем мог, от денег до сбора подписей, а я был рядом с ним, так как буквально за пару месяцев до этого приехал преподавать в университет штата Алабама в городе Хантсвилл по приглашению, инициированному Джоном. И уже вместе с ним стоял на ступеньках алабамского Капитолия в столице штата городе Монтгомери, собирая подписи в поддержку солдат, участвующих в операции «Щит пустыни», – то есть речь идет о первой иракской кампании.

Вы бы видели озадаченные лица американцев! Услышав мой призыв на английском, очень далеком от их фонетических стандартов, они спрашивали: «А каких именно солдат вы поддерживаете, молодой человек?» Сейчас это представляется какой-то сказкой, иллюзией. Это было не единственное, чем я, да и все мы, приехавшие в то время из Советского Союза работать или учиться, изумляли американцев. Я помню, как Джон, критически посмотрев на меня, забраковал мой прекрасный финский темный костюм, в котором можно было легко выдержать двадцатиградусный мороз, настолько он был плотным, и замечательные светло-серые ботинки «Саламандра», купленные по талону в магазине для новобрачных на улице Димитрова в Москве, которые я всегда гордо носил с белыми таллинскими теннисными носочками, и чудо какой пакистанский батник с клапанами и погончиками. Да и темный галстук из неведомого природе полимера тоже его не впечатлил, хотя я всегда надевал на особо важные мероприятия этот боекомплект и никто не жаловался.

Мы отправились в ближайший молл, и в каком-то большом магазине произошло превращение молодого советского кандидата наук в среднестатистического республиканца: в правильном темном костюме, темных ботинках, простой, но по-американски плотной белой рубашке, под которой, несмотря на жаркий климат, полагалось носить майку – так как именно она лучшее средство от пятен пота, а отнюдь не кумир командированных той поры «Олд Спайс». Именно тогда я запомнил раз и навсегда, что носки под темный костюм не могут быть светлыми и что красный цвет галстука – это не только вкусовые пристрастия, но и цвет республиканской партии.

Так что культурологического шока у четы Буш удалось избежать с помощью Джона.

Очевидно, что Джон с ними дружил, и меня еще тогда поразило, что Джордж заметил Джона в общей толпе, поприветствовал его по имени и пару минут перекидывался с ним шутливыми репликами. У Буша-старшего наполеоновская память на имена, в чем я и сам смог убедиться, когда через пару лет, увидев нас с Джоном в Белом доме, он обратился к нам по именам.

Наблюдательный читатель, помнящий советские времена, конечно, не может не задать правомерный вопрос: а откуда у вас, товарищ (а в зависимости от вашего ответа, может быть, и гражданин) Соловьев, американский приятель? Все хорошо, фу-фу, сидеть и не рычать – товарищ я, товарищ. Познакомился по заданию партии и комитета молодежных организаций (КМО) во время саммита молодых политических лидеров США и СССР, проходившего в Москве в пору внезапной, но осторожной любви официоза к Америке.