С начала 90-х годов споры о Русской идее, Национальной идее выплескиваются на страницы массовых периодических изданий, а в ее обсуждение включаются не только историки и философы, но также известные литераторы, политики, экономисты и т. п.: Леонид Абалкин, Виктор Аксючиц, Лев Аннинский, Вадим Кожинов, Лев Копелев, Никита Моисеев, Андрей Нуйкин, Лев Тимофеев, Николай Шмелев и многие другие. При этом позиции, с которых участники дискуссии подходили к Русской идее и интерпретировали ее, воспроизводили едва ли не весь спектр идейных и политических ориентаций, сложившийся к тому времени в нашем обществе.

Ретроспективно можно выделить – с известной долей условности – по меньшей мере три последовательно сменявших друг друга этапа на пути перехода от ориентации на марксистскую интернациональную идею к ориентации на российскую Национальную идею.

Первый этап – от «научного социализма» к «демократическому, гуманному социализму», включающему в себя «общечеловеческие ценности» – приходится на начало и пик перестройки. То был период широкого распространения среди думающей части общества иллюзий о возможности, опираясь на «новое мышление», радикально преобразовать советский социализм и при этом уберечь его формационное качество. «…Советский народ в ходе перестройки еще раз решительно и мощно проголосовал за социализм, – утверждал М. Горбачев в докладе на XIX Всесоюзной конференции КПСС. состоявшейся в июне-июле 1988 г. – Да, мы отказываемся от всего того, что деформировало социализм в 30-е годы и что привело его к застою в 70-е годы. Но мы хотим такого социализма, который был бы очищен от наслоений и извращений прошлых периодов и вместе с тем наследует все лучшее, что рождено творческой мыслью основоположников нашего учения, что воплощено в жизнь трудом и усилиями народа, что отражает его надежды и чаяния. Мы хотим социализма, который вбирает весь передовой опыт мирового развития, в полной мере опирается на достижения человеческого прогресса»>2.

Это была не только дежурная риторика. Никто, даже самые смелые мечтатели из числа так называемых прорабов перестройки, тогда и представить себе не мог, что пролетит всего три года и советский социализм рухнет вместе с Советским Союзом. А нашим интеллектуалам придется вместе с политиками мучительно думать над тем, чем и как заполнить образовавшийся ценностный вакуум. Но тогда, в 1988-м, и советская политическая система, и идеосфера, сложившаяся в годы советской власти (в том числе официальная социалистическая идеология), хотя и переживали острый кризис, в целом сохраняли структурную и функциональную устойчивость. Сохранялась и традиционная система общенациональной идентификации и исторического целеполагания. Правда, она несколько изменилась по сравнению с 60-ми и 70-ми годами, когда советские граждане, отождествлявшие себя с советским народом как новой социальной общностью, должны были считать (и многие действительно считали), что «рождены, чтоб сказку сделать былью»; перестроить мир на основе принципов равенства и справедливости; первыми проложить путь в коммунизм – «светлое будущее человечества»…

Теперь, с началом перестройки, утверждалось, что мы движемся к светлому будущему в образе гуманного демократического социализма. А наша историческая цель – вместе с другими народами отстаивать дело мира; способствовать демилитаризации и гуманизации международных отношений; развивать сотрудничество между народами.

Однако очень скоро стало очевидно, что эти изменения не спасают положения. Серьезные неудачи экспериментов по «соединению» «реального социализма» с такими ценностями, как рынок, конкуренция, гражданское общество, правовое государство и т. п., которые теперь стали квалифицироваться как общечеловеческие, не могли не ставить под сомнение саму возможность радикального реформирования социализма и неизбежно вели к дискредитации и разрушению социалистического идеала. К тем же результатам вела в условиях гласности и работа по «очищению» социализма: она открывала все новые и новые темные пятна и в самом ленинизме, и в послесталинской истории советского общества, не говоря уже о сталинизме и сталинщине