Самый широкий репертуар наименований национальных фобий существовал в немецком языке, причем основная их часть появилась в период 1834–1849 гг. С конца XVIII в. встречалось слово franzosenhaß – ‘ненависть к французам’, ‘французоненавистничество’. В 1794 г. анонимный рецензент «Новой всеобщей немецкой библиотеки» осуждал «превратную мудрость лжепатриотов, весь патриотизм которых заключается в ненависти к туркам и французам (Türken und Franzosenhaß)» [Revolutionsalmanach…, 1794, S. 298]. Слово franzosenhaß в одобрительном смысле, как законная ненависть к Франции / французам, использовалось в антинаполеоновской публицистике 1813–1815 гг.

Тогда же, со времени наполеоновских войн, в Германии стало обычным наименование Франции «наследственным врагом» (Erbfeind). В Средние века так именовали дьявола. Австрийский эрцгерцог Максимилиан I, став в 1493 г. императором Священной Римской империи, призвал немецких государей к борьбе против «наследственного врага, который стоит за Рейном», т. е. против Франции. Однако в ту эпоху и вплоть до последних десятилетий XVIII в. «наследственным врагом» именовалась обычно Османская империя как наиболее опасный противник христианства [Geflügelte…, 2001, S. 84].

В Германии XIX в. наравне со словами, содержавшими морфемы ‘фоб’ или ‘фобия’, использовались слова, содержавшие морфемы ‘fresser’ и ‘fresserei’ (‘ед’, ‘едство’)[13]. Первым таким словом было Türkenfresser – ‘туркоед’ (1825), по образцу неолат. turcophagus. Слово turcophagus использовалось с XVII в. в значении ‘борец против турок’, ‘истребитель турок’ [Hoppe, 2018, S. 48, 150]. В XIX в. прозвище ‘туркоед’ получил Н. Стамателопулос (1782–1849), герой греческой революции 1821–1829 гг.

Слово ‘французоед’ (Franzosenfresser) появилось в печати в 1834 г. в сборнике писем прусского дипломата А. Варнхагена фон Энзе: «Ты знаешь, я <…> не французоед». Это письмо датировано 4 ноября 1817 г., однако автор, возможно, отредактировал его задним числом [Hoppe, 2018, S. 49].

В 1837 г. публицист-демократ Людвиг Бёрне опубликовал памфлет «Менцель-французоед» («Menzel, der Franzosenfresser», во французском переводе: «Menzel le gallophage»). Имелся в виду Вольфганг Менцель (1798–1873), писатель и критик, обличавший пагубное влияние французских революционных идей на «германский дух».

Для Бёрне моделью, как можно полагать, служило скорее слово menschenfresser (людоед), чем Türkenfresser. Сближение ‘французоеда’ с людоедом встречалось в позднейшей публицистике и карикатуре, например: «Старого Эрнста Морица Арндта[14] осмеивали как французоеда: из миски, полной французов в красных мундирах, он достает одного вилкой и говорит: “Ах, до чего же хорош француз на вкус!”» [Wichmann, 1888, S. 538] (рис. 1).

В памфлете «Менцель-французоед» появилось также слово ‘французоедство’ (Franzosenfresserei). Именно благодаря Бёрне оба слова вошли в политический язык. По тому же образцу были образованы слова ‘полякоед’ (polenfresser, 1837), ‘русоед’ (Russenfresser, 1842), ‘немцеед’ (Deutschenfresser, 1842) и т. д. [Hoppe, 2018, S. 47]. Гораздо реже встречались синонимы с морфемой ‘phage’, такие как ‘англофаг’ (Anglophage, 1837) и ‘германофаг’ (Germanophage).

Рис. 1. «Французоед», немецкая карикатура на Э. М. Арндта (1848)

В качестве синонимов ‘русофобии’ (Russophobie, 1836) использовались: russen-scheu (русобоязнь) (1831), Russenhaß (ненависть к русским) (1831), russenfurcht (страх перед русскими) (1839), Russenfeindschaft (враждебность к русским) (1844), Russophagie (русофагия) (1844), russenfresserei (русоедство) (1845). Последний аналог был наиболее употребительным, остальные встречались редко, преимущественно в 1830–1840-е годы, причем два первых – обычно в связи с польским вопросом.