Парень забыл меня, спустя десять месяцев не узнал и даже бровью не повёл. А я стояла в Лувре, где мы столкнулись, и с трудом дышала. Вспоминала всё: и жаркое солнце, и вкус сладкого сиропа на его губах, и то, как легко он подхватывал и целовал меня.
Тогда всё казалось правильным – действительно Русалочка, как в сказке. И первый встречный оказывается принцем, с которым хорошо. Не страшно лежать под звёздным небом на гальке, бежать в другую страну. И по Монако было тоже не страшно гулять.
Между нами не было чего-то большего, никаких номеров, рук ниже пояса. А наутро я сбежала, боясь, что Марго узнает. У меня из подруг только она, единственная, кто принимала любое моё безумие.
И Марго любила Ника. А я с ним целовалась.
Ужасно получилось, причём по моей вине. Обещала себе, что это просто так, просто на раз. А когда встретила в Париже, не знаю… повело что-то, заставило спорить весь вечер, а потом пригласить в свой номер. Тогда уже было можно, тогда Марго положила глаз на другого Исаева, хоть не признавалась в этом.
А сейчас я боюсь, что Ник меня узнал.
Мне тогда и от отца влетит, потому что врала, что у друзей ночую, и от Марго, с которой не очень красиво поступила. И Ник будет вспоминать все секреты, что ему ночью выпалила.
– Как ты меня назвал?
– Не я, Олег. По пене морской босиком, и все дела.
– Не зови меня так, Исаев.
Толкаю его в грудь, сбегаю ниже по лестнице, желая убраться от парня. Не понимаю, чего он ко мне привязался. У него, вот, близняшки на палубе греются, это же мечта любого подростка, нет?
А он ко мне лезет.
– Аккуратней. – Светловолосый парень придерживает меня, когда я налетаю на него на узком проходе. – Ника, да?
– Да.
– Я Стас. Как-то не познакомились. Вопрос, не в обиду. Ты, тип, официантка наша, да? Чтобы понимать, можно ли гонять тебя за водой и всё такое.
– Можно. Банально говоря – да, официантка.
Не рассказывать же ему обо всех нюансах, особенно если работать на длительных рейсах, когда выходишь на три дня в неделю. Один раз отцу подвалил крупный заказ, почти на месяц.
Я отвечала тогда за готовку, покупку всех продуктов и вещей, поддерживала чистоту и миллионы других вещей. Но вот когда так, на пять часов, вся моя задача в том, чтобы вынести напитки и следить, чтобы никто за борт не свалился.
– Улёт! Тогда можешь принести колу? И фрукты там купили. Нарежешь?
– Без проблем.
Игнорирую отсутствие банального «пожалуйста», разворачиваясь к кухне. Нику пора возвращаться к своим друзьям, а мне – к работе. Мою клубнику и виноград, раскладываю на тарелке.
Нахожу стаканы, небольшое ведёрко для льда. На такой жаре быстро растает, но хотя бы для вида. Медленно сгружаю всё на поднос, вытираю пот со лба. Адская духота внутри, но выбираться лишний раз нет желания.
– Ой, а ты уже всё сделала? – Возле меня тормозит блондинка, забирается в холодильник за сэндвичем. – Думала помочь. Я Агата, кстати. Вопрос: а где у вас можно… – Она прикладывает два пальца к губам в характерном жесте. – Или запрещено вообще?
– На палубе можно, принесу пепельницу.
– Нет! – Она машет руками, бросает взгляд в иллюминаторы. – Если Ник увидит, он же меня кокнет, серьёзно. Не терпит, когда девушки дымят. Это же «что с пепельницей целоваться», – передразнивает она, закатывает глаза. – Мне бы так, чтобы он не увидел.
– Можешь подняться наверх, к Тома. Там, за столиком, не увидит никто.
– Супер! Спасибо!
Агата взлетает по лестнице, а я подхватываю поднос. Делаю несколько шагов, пока не замираю. Обдумываю последние слова, складываю логические цепочки.