– Стоять! – крикнул Рус, сурово глядя на «нарушителей конвенции». Они поспешили выпрямиться. – Ты, – показал пальцем на Фарика, – подойди ко мне, объясни, кто эта девица из племени этрусков. – Одновременно с началом любовной сцены он ощутил, как давящее чувство опасности постепенно сошло на нет.

«Кажется, отвоевались», – подумал и обернулся к Гелинии. Хотел приказать ей снять «пыльную стену», но… В общем, приказал, только не сразу. Чуточку полюбовался, как в правом глазу верной супружницы застыла предательская слеза умиления.

Без «стены» звуки обрели должное звучание, и Рус вынужденно приказал практически орущему Фарику: «Говори тише, я хорошо слышу».

– …жена она ему, перед Предками обвенчаны, все по чести, – пояснил телохранитель, зауважавший после случившего всех жрецов разом и конкретно этого в частности.

– То есть, – тут внезапно вступила Гелиния, – вы захватили ее в полон, хотели сделать рабыней-наложницей…

Кочевник спокойно кивал на все ее утверждения. Он плохо понимал по-гелински, а то бы уловил в словах жрицы изрядную долю едкого сарказма. – Аграник выступил против отца, отдал всех своих борков, баранов и рабов, все сбережения и выкупил ее?

Снова кивок недоумевающего Фарика: «Чего непонятного? Плохо языком, что ли, владею? Нет, жрец понял…»

– А вы у нее согласия спросили?! Она хотела становиться наложницей?!

– А кто об этом спрашивает? – удивился все еще не понимающий сути возмущения женщины Фарик.

– Гелиния! Успокойся, вспомни, кто ты есть, – строго произнес Рус, нажимая на слово «ты».

Кочевники поняли этот окрик как наставление старшего жреца – младшему собрату, то есть сестре, а жрица вспомнила, что она – сарматка, та же кочевница. Вспомнила и устыдилась своей слабости. Сарматские обычаи тоже не отличались мягкостью: никто бы не поинтересовался желанием рабыни становиться наложницей.

«Блин, – досадливо подумал Рус, – «Рабыня Изаура» и сюда добралась, и здесь бабы на нее западают. Надо прекращать это безобразие».

– Аграник! – скомандовал он. – Отставить нежности! Ты воин или кто?!

Вождь вскочил. За ним поднялась и Влада, оказавшаяся на полголовы выше мужа. Она скромно встала за его спиной.

– Зови весь отряд, речь держать буду. Не бойся, всех спасу, кто хочет спастись. Вы – воины, а не разбойники. Начудить не успели? В смысле купцов не грабили, безоружных не били?

– Я – не боюсь! – гордо заявил вождь рода Пангирров. – Но я отвечаю за своих людей! Не грабили мы никого! Да и откуда сейчас купцы? Все по домам сидят.

– Зови. Бабы с ребятней пусть тоже не боятся, отвечаю…

Аграник подумал, что перед богиней, а Рус не уточнил.

На вырубленной вдоль дороги десятишаговой зоне разместилась примерно сотня человек, в основном женщины и дети. Мужчин, включая стариков, насчитывалось всего два с половиной десятка, трое из них – шаманы. Последние стояли возле самой кромки леса: два относительно молодых, чернобородых и один седой как лунь, с длинной бородой, чуть ли не заправленной в пояс. У всех троих – рунные посохи с набалдашниками из черепа большой кошки и недобрые недоверчивые взгляды.

– Народ… – Рус покосился на вождя и дождался подсказки, почему-то с указанием на рисунок кошки на одной из грудных пластин. – …Пангирров! Не надоело вам шататься по лесам, голодать и бояться каждой мыши?

Мужские голоса недовольно загомонили. Шаманы молчали.

«Только бы от них хлопот не было, не допусти, Величайшая!» – взмолился Рус. Незнание ими языка отринул сразу. Кто, если не они, самые грамотные?

– Этруски сегодня оказались сильнее, – продолжал жрец. – Вам предстоит выбирать: либо погибнуть всем, и тогда Пангирры совсем исчезнут с лица земли (он уже узнал, что их род насчитывал всего одну кочевую стоянку и что они – наследники некогда многолюдного племени, перебитого другими родами задолго до этрусков), либо остаться жить с надеждой на возрождение! Выбирайте, гордый народ Пангирров! – Не давая долго рассуждать, хитрый Рус продолжил, перекрывая выкрики на непонятном языке: – Выход один – принять посвящение Гее! Тогда этруски вас не тронут, и вы снова сможете спокойно кочевать! Конечно, о набегах придется забыть…