— Семнадцати? Не тринадцати?

— Память подводит, Егор Васильевич? Старость и склероз? Вы уже готовы уступить дорогу молодым, а вашу прекрасную жену — более дееспособным любовникам?

Только кровожадное покашливание с той стороны трубки доносит до меня привет с земли. Нет, с женой я перебрал, пожалуй. Именно семейные вопросы у Васнецова считаются находящимися за красной чертой тем, над которыми шутить не полагается.

— Ладно, я пошутил, — мрачно сознаюсь, — что такого случилось?

— Собрание ученого совета по вопросу твоего возвращения к должности состоится через две недели. Если стоишь — танцуй. Если сидишь — кукарекай.

— Как тебе удалось? Я предполагал, что предельно выбесил пней в совете.

— Выбесил, конечно. Мог хотя бы что-то сказать в свое оправдание, чтобы противопоставить словам этой нашей “звезды”, — тон Егора характерно мрачнеет.

Увы, но это означало, что “звезду” выперли бы со скандалом. Громким таким. На все приличные московские вузы этого бы скандала хватило.

Тогда я еще не хотел так избавиться от неё, любой ценой, любыми средствами.

— Юл, только я тебя прошу, — напоследок просит Васнецов, — веди себя, пожалуйста, потише. Никаких новых скандалов. Поверь, твоя репутация сейчас ни одного не переживет. Даже маленького. На соплях держишься.

Обойтись без скандалов…

Хорошее пожелание. Главное — вовремя озвученное. В то время, когда я уже прикидываю, как мне воспользоваться полученным компроматом на Иванову.

Слава богу, совесть и жалость она мне сама отбила своим идиотским поведением.

Ладно, с этим можно подождать.

Можно все спланировать пограмотнее. Так, чтобы со мной никто не связал.

Разумеется — я планирую обнародовать “промысел” Ивановой. Выйдет хорошая месть для зарвавшейся стервозной дряни, возомнившей о себе невесть что.

У нас крупный, известный вуз. Студентка-стриптизерша для наших старых зашоренных хрычей в ученом совете — как красная тряпка перед носом дикого быка, выращенного для корриды. Или как жирное нефтяное пятно на безупречной университетской репутации.

Девчонку быстро сольют, а я наконец смогу дышать спокойно.

Эти мысли оказываются практически живительным эликсиром. И смаковать его по капле в предчувствии двух последних пар, и во время них, когда мне приходится поворачиваться лицом к курсу гребаной Ивановой, видеть её саму — бледно-зеленую от недосыпа, смотрящую на меня маленьким затравленным зверьком. Ну, все-таки явилась. Хватило остатков храбрости.

Особенно бесит, когда к её плечу склоняется Капустина, сладкая подружка моей заклятой “звезды”.

И правду говорят: скажи мне, кто твой друг — я скажу, кто ты. Вот и по парочке Иванова-Капустина диагноз выписывается очень просто. Две испытанные маленькие стервы. Причем пробы ставить на обеих уже некуда — а туда же, строят из себя чуть ли не родных сестер Девы Марии.

— Ничего, девочки, — мстительно улыбаюсь в мыслях, — всё вам обеим прилетит. Одну я уже придумал как слить, вторая без первой — махом сольется.

— Иванова, — когда я окликаю девчонку после пары — она вздрагивает будто от удара.

Нет, девочка, все предложения, которые я мог озвучить — сделал вчера. Сегодня ты для меня только раздражающая фифа, которую я не перевариваю. Не перевариваю, но все же делаю вид, что терплю.

— Капустина, вам чего? — спрашиваю холодно у замершей сурком за плечом Ивановой блондиночки. В пустой аудитории остались только они две. Все остальные радостно рванули домой. Четыре пары… Я бы и сам пошел, да только кто ж меня отпустит? Васнецов чуть не шантажирует, требует, чтобы к заседанию ученого совета у меня все дела были в идеальном состоянии.