Дрожь унимается только через полчаса. Костер весело потрескивает. Помещение заполнено дымом, но лучше уж так, чем находиться там, снаружи. Часовых не выставляем — в такую погоду никому и в голову не придет выйти на улицу, не то что напасть.

Коэн засыпает почти мгновенно, как самый изнуренный. По помещению разносится его храп. Кутаюсь в одеяло и радуюсь, что мне досталось место у костра в самом дальнем углу, подальше от «базы» главаря.

Голоса быстро смолкают, члены банды перестают возиться и засыпают. После такого марш-броска в метель никто даже не хочет есть или пить, только спать. Тишину и треск костров только время от времени нарушает кашель или чихание кого-нибудь из Проклятых. Мышонок чихает и шмыгает носом даже во сне. Скверно.

Некоторое время пытаюсь уснуть, но не получается. Знаю, что приснятся девочка и ее семья. Не хочу. Переворачиваюсь с бока на бок. Кутаюсь в одеяло. Подтягиваю колени к груди. Но так не лучше и не теплее.

— Чего возишься? — тихий голос совсем близко.

— Не знаю, — огрызаюсь и принимаю вертикальное положение. Сажусь, поправляя одеяло, под которое так и норовит пробраться жгучий холод.

Кесседи сидит у костра в той же позе, завернувшись в свое одеяло по самый нос, и напоминает куколку бабочки. Уставшую куколку бабочки.

— Тебе не жаль? — Какой черт тянет меня за язык? Меня ведь уже предупреждали, что за поползновения на личное, я могу получить по носу.

Кесседи ежится.

— Всего лишь книга.

— Не думаю, — бормочу, отворачиваясь. Сижу и смотрю на огонь.

— Читал надпись на форзаце, — без вопросительной интонации.

— Угу. — Не вижу смысла отнекиваться. — Извини… — Мне слишком давно не приходилось ни благодарить, ни извиняться. Чувствую себя неловко, но то, что трогать книгу отца Райана у меня не было ни малейшего права, понимаю прекрасно.

— Проехали, — отзывается Кесседи. — Не о чем горевать. Если бы мы вовремя не развели огонь, половина банды завтра бы слегла. А тот, кто разболеется в походных условиях, нежилец. Меньшее из зол, я тебе уже говорил.

— Говорил, — признаю и вздыхаю. Усталость таки берет свое. Может, получится уснуть? Но что-то снова тянет меня за язык: — У тебя больше ничего не осталось в память о семье?

Пожимает плечами с фальшивым равнодушием.

— От моей семьи давно ничего не осталось. А память к предметам не имеет никакого отношения.

Райан не смотрит в мою сторону. Как и я несколько минут назад, вглядывается в пламя костра. Огонь притягивает взгляд.

Почему он говорит со мной? Время от времени ставит на место, когда пересекаю границы, но все же говорит. И я не чувствую от него враждебности.

— Как ты попал сюда? — рискую, затрагивая личное. Оправдываю себя тем, что Кесседи пошлет меня куда подальше, если не захочет отвечать, как это было, когда речь зашла о Джеке Смирроу.

Отрывает взгляд от костра и переводит на меня. В рыжих отблесках огня шрам, пересекающий бровь, виден отчетливее, чем обычно.

— Куда — сюда? — хмурится. — К Проклятым?

Мотаю головой.

— В Нижний мир.

Несколько секунд Райан просто смотрит на меня и ничего не говорит, и я ожидаю грубости, которая поставит меня на место. Но на его губах появляется кривая улыбка, точно такая, какую мне довелось впервые увидеть на фото эсбэшников.

— Никогда не сдаешься, а, Умник?

Понимаю, о чем он. О том, что снова пытаюсь выведать у него информацию. Но сейчас дело не в СБ, я правда хочу знать. Именно я.

Поэтому говорю:

— Можешь не отвечать.

Моя цель — узнать, как Проклятые связаны с терактами. Вряд ли прошлое Райана даст мне зацепку. История Джека Смирроу — возможно.