Был у нас на заводе один настоящий доктор из Верхнего мира, с образованием и должным опытом. Его сослали в Нижний мир за какое-то преступление, так он не прожил и месяца — сам на себя руки и наложил. Тем самым скальпелем, который ему позволили привезти с собой для якобы продолжения врачебной деятельности. Человек тонкой душевной организации оказался…

Держу голову несчастной, а Райан принимается за дело. Обезболить нечем, Гвендолин стонет, дергается. Кесседи чертыхается сквозь зубы, но так как в них зажат фонарик, слов не разобрать.

Через несколько минут мои опасения по поводу умений соседа испаряются. Умеет, понимаю. И опыт тоже есть. И не боится — что главное в этом деле.

— Почти все, — шепчу Гвендолин. Понимаю, что вряд ли поможет, но чувствую себя совершенно беспомощно и не знаю, как еще помочь. — Немножко осталось… потерпи... — Кесседи бросает на меня одобрительный взгляд.

С щекой закончил.

— Нет, не надо! — кричит Гвендолин, когда он берется за платье. Из-за свежего шва ее лицо перекошено, губы наполовину не слушаются, но она все равно упирается, хватается за подол, кричит.

Мне снова подкатывает к горлу.

— Все будет нормально… нормально… — уже не понимаю, что говорю.

Смотрю на Кесседи в полном шоке и восхищении, честное слово. Нет, он и раньше казался мне самым адекватным в банде Проклятых, но что способен на ТАКОЕ!

Мне удается обездвижить Гвен, а Райану таки избавиться от ее уже в любом случае погибшего платья.

На внутреннюю поверхность бедер накладывается еще несколько швов, раны по всему телу промываются и перевязываются. Вот только кто знает, какие там внутренние повреждения...

Одно только могу сказать с уверенностью: Райан Кесседи сделал все, что мог, и даже больше, и намного больше, чем смог бы кто-то другой на его месте.

— Все, свободен, — сообщает мне сосед, снова склоняясь над Гвен с фонариком в перепачканных кровью руках.

Понятно, что и где он пытается рассмотреть, но я не врач, совсем не врач, помочь больше не могу и видеть этого не хочу.

Как зомби, двигаюсь к выходу на улицу, мои руки тоже в крови, но помою их потом. Сейчас все, что мне нужно, — на воздух.

Уже на пороге ловлю себя на мысли: все-таки хорошо, что девочка, которая мне снится, умерла. Никому не место в Нижнем Мире, но женщинам особенно.

***

Сижу на том же прогнившем диване, обхватив себя руками, и смотрю в небо. Надо мной плывут облака, а в голове абсолютная звенящая пустота. Меня будто выжали, прогнали через центрифугу и повесили сушиться на бельевой веревке.

Шаги. Скрипит снег. Мне не надо поворачиваться, чтобы увидеть, кто идет ко мне, и так знаю.

— Держи, не хватало еще воспаление легких заполучить. — Мне на колени падает свернутое одеяло. Сам Райан тоже завернут в плед. Куртки-то остались в подвале. Только сейчас до меня доходит, что все это время сижу на морозе в тонком свитере, но холода не чувствую.

— Спасибо, — еле разлепляю губы, чтобы сказать такое непривычное слово.

— Угу, — отзывается Кесседи. Усаживается рядом, закуривает.

Несколько минут сидим молча. Обращаю внимание, что у соседа вымыты руки, мои же в засохшей крови.

— Откуда?.. — спрашиваю. Нет нужды пояснять, что имею в виду, он и так понимает.

— Отец был врачом.

Сразу же отмечаю слово: «был». Прошедшее время. Потому не задаю больше вопросов на эту тему. Все, что связано с родными, свято, особенно с ушедшими. Это табу.

— Почему ты позвал меня? — спрашиваю то, что мне действительно непонятно.

Райан пожимает плечами.

— Мне показалось, тебе можно доверять.

Почти захлебываюсь рвущимся наружу истерическим смехом. Мне? Доверять? Очнись, Кесседи, я же крыса, шпион! Доверять мне? Да я здесь, чтобы покончить со всеми вами! Чтобы спасти своего отца, я сдам Коэна, Мышонка, тебя — всех! Слышишь, Райан, мне нельзя доверять!