под ногтем. Муторно магу Камней после стычки с грифоном.

А кому в мразёвской дружине не муторно? Даже безумный Стейси поминутно кряхтит да бока потирает: позабавился мерзостный гриф, порезвился. Вдруг издох в Гекантоне светотени на радость?

Лучше бы, конечно, не сдох. Чтобы хвост ему накрутить за братко!

Инь-чианин вновь оглядел дружину. Чтоб вам всем, до чего ж неладно!

Пахнет скверно, гнилой листвой, и это в добром сосновом бору, что любое зло на корню убивает!

Даритель словно окуклился, что там вылупится – неизвестно. Молчит, с проклятущим варваром, да ещё и в предгорье Мельт, беседовать не желает. А недавно ведь бок о бок стояли, кровью сырую землю поили, и своей, и мёртвого ворога. Дать бы в ухо, чтоб разум вернуть, чтоб на место всё встало в дурной башке! Даже в сердце саднит от глупой обиды, так жаль неродившейся дружбы.

Пустые хлопоты, никчёмные беды. И в развязке – Кольцо Некованое, к которому не подобраться тёмным душам, служителям Камня.

Викард кинул взгляд на Истерро, будто копьё с разбегу метнул. Понимает ли, простота пресветлая, на кой ляд его тащит с собой Эрей? От Храма и искупления снова в поход мразёвский, сквозь боль да по рваным в клочья телам, не лечить, перешагивать в спешке?

Вряд ли. Ох, лихо-лишенько. Он и не Силится понять, Белый Бабник, покорно идёт, коль позвали, с теми, кому привык доверять.

Не от него ли гнилью несёт? Сладкой такой, покаянной, осенней, когда палый лист дождём размывает? Сломали Бабника, как клинок об колено. Сидит вон, молчит, ко всему безучастный. Лишь камушки в пальцах перебирает, дивной красы аметисты, собранные на цепи.

Сразу видно: братко сыскал.

– Жрать идите! – прикрикнул Вран, колдуя над котелком.

Рацион был скудный, однообразный, и Викард поспешил забрать свою долю, с сожалением думая о пустельге. Эх, нужно было ловить. Не приручить, так мясцом разжиться. Хотя какой с соколиных навар?

Лагерем встали неподалеку от озера Шести печалей. Не единожды бывавший в Семикняжье Даждьбор, окая и придыхая, поведал дружине сказание племени мелэт, издревле обитавшего у подножия Мельтских гор. Мол, в далёкие времена, когда небо было прозрачней, а лес кругом не народился, стоял в этих наделах замок, умеющий летать по воздуху. В летающем доме жил хозяином маг, и ввысь поднимали сию крепостцу камни немыслимой Силы. И возлюбил, значит, тёмный маг девушку племени мелэт, разумницу да раскрасавицу, вышивальщицу по белёному льну.

– В смысле – полюбил? – удивился Тверк. – Он что же, как наш предводитель, с придурью?

Эрей иронически выгнул бровь, но древоиду после стычки с грифоном прощалось и не такое. Чем Тверк беззастенчиво промышлял, оттачивая острый язык.

– Тогда, – воздел палец Даждьбор, растягивая певучее «о», – разное непотребство творилось: умели маги колдовать вне Аргоссы, влюблялись в девиц краснощёких. Даже мажили миру на пользу. Сказочные времена!

– Полюбил и что? – вернул к рассказу Даритель.

Викард всё доподлинно прознал про мальца да смолчал, не выдал Эрею. Не удержался влюблённый сопляк, полез к своей ненаглядной Милине. Прямо с поля ратного, с брега Алера, едва доложив Императору о победе над войском Нахаровым. Поехал героем вглубь Альтавины, грудь колесом, перья торчком, в зачарованный замок Хентайн. Да видать не заладилась свиданка у вьюноша, вызвался с ними в поход, сидит, обиженный на всю светотень, сказаниям о любви внимает! Глупый щенок, падкий на ласку и на прелести бабские!

– Полюбил тёмный маг красну девицу, а она от него в крик да дёру, ножками белыми по лесу, не разбирая дремучие тропы. Токмо без толку, на то он и маг. Схватил вышивальщицу, уволок в тёмный замок да взлетел под небеса от погони, от мести злобной родни, от лихих охотников племени мелэт!