Троньте Руду – пошатнётся Камень. Ибо если Руда – сердце мира, Камень – его мозг и лёгкие. Вся память от Света Пера до становления тверди, от Первой войны до Последней, – записана на Каменных гранях.

Смещение полюсов нарушает равновесие Кару. И неважно, что станет первой причиной: бунт Стихий, колыхание тверди, вызванные Рудой, или помутнение сердец и умов, растревоженных Камнем, – итог один во веки веков. Раньше или позже, так или иначе.

Пояснения и дополнения к трактату «Свойства и Сила Руды»

из «Сути вещей» Муэдсинта Э’Фергорт О Ля Ласто.

Лайна Фе не любила замок. Выдолбленный магией в чреве горы, обративший пещеры в залы, протянувший щупальца дальних штолен и потайных ходов к озеру Пак-Йолли и к отрогам Мельт. Неприятное место, каменная клеть. Всё кругом мертво и беззвучно, ни зверей, ни вольных птиц, ни деревьев. Лишь насекомые и вездесущие крысы.

Ну и люди, куда же без них. Хуже крыс, хуже клопов.

Люди наполняли замок звуками.

Солдаты гоготали и пели песни, жарили мясо, пили вино. Бряцали оружием в древних гротах, похвалялись стрельбой из лука, сбивая фигурные сталактиты, покрытые мажьими рунами. Тащили за косы девок, прихваченных на равнине, принуждали стирать и готовить, ублажать всякого, кто потянет за юбку, подтверждая своё право кинжалом.

Ей пришлось покалечить не один десяток, прежде чем поняли, твари: не стоит! Ни к чему тянуть грязные пальцы и исходить слюной. Ну а Рош объяснил особо упрямым, что хозяину без разницы, кого пытать ради обретения Силы.

Люди из катакомб были громкими и визгливыми. Знал своё дело палач Фелкаст, выкручивая жертвы, что тряпки. Стон и вой летели из верхней башни, где хозяин велел обустроить пыточную, и тогда умолкали даже солдаты, а в тишине, усиленной эхом, смачно трещали чужие кости, надрывались жилы и сухожилия, захлёбывались кровью взрезанные глотки.

Страшно. Каждый день, каждый миг.

А потом привыкаешь. И слушать, и жить, и бояться.

Здесь, в малой башне, в двух крохотных горницах, отведённых под покои Лайны, крики почти не тревожили. Рош расстарался, добыл ковры, завесил стены медвежьими шкурами: и теплее, и звуки гаснут, не тревожат сон инь-чианьской жрицы. В её комнатах были даже оконца, смотрящие в сторону Мельт, узкие, точно щели, будто кинжалом кто процарапал. Высоко, рукой не дотянешься, с перекрестьем железных прутов. Но зато в них виднелось небо над вершинами Мельтских гор, и снаружи затекал воздух, сырой и густой, как сливовый кисель. Роскошь для подгорного замка, знак благости господина.

Лайна Фе скинула плащ, поставила ногу на подлокотник, подтянула мягкий ботфорт.

– Ах, какой вид! – цокнул едкий язык. – Ах, какие изгибы!

Жрица фыркнула и неторопливо подтянула второй сапог.

– Лир-де-Стэг, какими судьбами?

– От хозяина, душа моя, царица грёз, всё от него с поклоном, – пропел балагур из-за портьеры. – Ну и с тайной робкой надеждой. Вдруг тебе одиноко без медноглазого витязя? Так я бы развлек и утешил, лютней, звонким стихом, а может, иными талантами!

– Словоблуд, – отмахнулась ведьма. – Говори, что нужно хозяину.

Семиус Лир-де-Стэг поскучнел:

– Он нетерпелив, наш добрый хозяин. И предсказуем в своих интересах до зубовного скрежета. Ему не по нраву твои бёдра, красавица, его заботит только Эрей. Где теперь маг, как скоро ждать в гости?

Лайна фыркнула и задрала голову к лоскуту предзатменного неба в оконце:

– Он в Семи Княжествах, бредёт по кромке. Мы не Фелкаст, красавчик, мы не работаем в лоб, грубой силой, как попытался грифон. Нет смысла сражаться с Эреем Тёмным, надеясь его иссушить. Я и Рош приведём мага бережно, ласково. Зачем биться тараном в ворота, если можно открыть ключом?