– Что-то я очень устала, Руби. Пойду спать.

– Конечно, бабушка. Я тоже скоро лягу.

Когда бабушка ушла, я бросилась на галерею и вперила взгляд в темноту, в то место, где мы с Полом поцеловались на прощание. Тогда никто из нас не знал, что это наш последний поцелуй. Я больше никогда не услышу, как его сердце бьется рядом с моим, никогда не задрожу, ощущая его прикосновения. Закрыв дверь, я побрела в свою комнату. В душе у меня зияла пустота. Словно кто-то, кого я любила всем сердцем, внезапно умер. Впрочем, так оно и было. Я навсегда потеряла Пола Тейта, которого знала и любила прежде. Той Руби Лэндри, которую любил Пол, тоже более не существовало. Грех, некогда даровавший жизнь Полу, теперь уничтожил нашу любовь. Я начала страшиться будущего, тех дней, что ждали меня впереди.

Ночью я плохо спала: вертелась, металась, часто просыпалась. Всякий раз, выныривая из забытья, я ощущала томительную тяжесть на сердце и вспоминала о ее причине. Мне отчаянно хотелось, чтобы все случившееся оказалось лишь страшным сном, кошмаром. Но темные печальные глаза бабушки Кэтрин были реальностью. Взгляд ее преследовал меня даже во сне, напоминая об открывшейся тайне.

Не сомневаюсь: хотя бабушка Кэтрин выглядела вечером утомленной до крайности, спала она ничуть не лучше, чем я. Впервые за всю жизнь она поднялась лишь за несколько минут до меня. Услышав за дверью ее шаркающие шаги, я выглянула и увидела, как она спускается в кухню.

Я поспешила вниз помочь ей готовить завтрак. Дождь прекратился, но серые тучи, сплошь затянувшие небо Луизианы, делали утро хмурым и безрадостным, что вполне отвечало моему настроению. Птицы, судя по всему, тоже пребывали в унынии, в утреннем их чириканье слышались грустные нотки. Казалось, все в бухте сожалеет о нас с Полом, о гибели нашей любви.

– Плох тот знахарь, который не может исцелить самого себя, – ворчала бабушка. – Опять артрит обострился. Все суставы ноют, а от мазей и притираний толку нет.

Надо сказать, сетовать на здоровье бабушка Кэтрин позволяла себе чрезвычайно редко. Я не раз становилась свидетельницей того, как она отправлялась в путь по первому зову и проходила несколько миль под проливным дождем, не проронив ни слова жалобы. Ее собственные немощи и недуги казались ей сущим пустяком по сравнению с болезнями и несчастьями других людей. Она часто повторяла: «Не бросай свою ношу, если на пути – гора». Смысл этой каджунской пословицы можно выразить двумя словами: «Не сдавайся».

«Никому неведомы пределы собственных сил, – говорила бабушка. – Кажется, они на исходе, и тут открывается второе дыхание». Слова ее глубоко запали мне в душу, хотя учила она меня жизни не только и не столько посредством наставлений, сколько собственным примером. И я понимала – только очень сильная боль могла вынудить бабушку Кэтрин пожаловаться в это утро.

– Бабушка, может, не будем торговать? – предложила я. – Деньги у нас есть – те, что я получила за картины и…

– Нет, – отрезала бабушка. – Работа – лучшее лекарство. Сейчас в бухте полно туристов, нельзя бездельничать. Знаешь сама, сезон здесь короткий, и свободных дней у нас будет еще слишком много. Так что насидеться без денег успеем.

Почему бы дедушке Джеку не дать нам денег? Вопрос этот вертелся у меня в голове, но задать его вслух я не решилась, так как знала – это только рас сердит бабушку. И все же, думала я, почему мы позволяем дедушке пускать все его деньги на ветер? Каджунский мужчина должен нести ответственность за свою семью, даже если между ним и его же ной пробежала черная кошка. Пожалуй, решила я, мне стоит как-нибудь навестить дедушку и напомнить ему об этом.