Перевод Г. Плисецкого
Как представляется, исполненная глубокой печали тема бренного мира вообще одна из любимых у Хайяма, во всяком случае тому есть многочисленные примеры, из которых приведем хотя бы два:
Перевод Г. Плисецкого
Перевод Г. Плисецкого
Иногда этот мотив оборачивается глубокими размышлениями о непрерывности процесса жизни на земле, неизбежности смерти, о бесконечном круговороте материи в природе – эти раздумья часто тоже не лишены меланхолической окраски:
Перевод О. Румера
Перевод Г. Плисецкого
Безусловно, очень большое место занимает в «Рубайят» тема вина во всевозможных вариантах: вино как Божий дар (и следовательно – пить разрешено); вино как средство утоления печали, мировой скорби; вино как способ ухода от жизни – и как символ протеста против строгих религиозных норм; вино как неоспоримая жизненная ценность и т. д. Но чтобы не усугублять впечатления, которое и без того легко может возникнуть у читателя, будто перед нами средневековое пособие для комплексующих пьяниц, – а это, конечно же, не так, по возможности ограничим примеры на эту животрепещущую тему.
Перевод Г. Плисецкого
Перевод О. Румера
Перевод Г. Плисецкого
Не менее важной темой, очень характерной для ученого, мудреца, представляется скептицизм, сомнения и раздумья автора о Боге, человеке и смысле жизни, хотя объявлять их «гуманистическими» или «материалистическими» нет особых оснований:
Перевод Г. Плисецкого
Перевод Г. Плисецкого
Перевод И. Тхоржевского
Наконец, необходимо отметить «протестные» мотивы: острую неудовлетворенность автора окружающим миром, его попытки выразить свое отношение к несправедливостям жизни, так называемый спор с Богом. В разных вариантах эти настроения проходят через весь текст «Рубайят». Такие четверостишия, (наряду с винными) особенно часто переводились и цитировались в советские времена, когда всякое недовольство жизнью трактовалось как явление социальное, как зеркало противостояния средневековых «трудящихся масс» феодалам-угнетателям, а порой – и как призыв к борьбе. Любое откровенное несогласие с религиозными правилами и практикой рассматривалось как свидетельство последовательного материализма и атеизма: «От веры к бунту – легкий миг один»; «Такое небо – тьфу! – не стоит и плевка», – энергично заявляют переводчики от лица Хайяма, мягко говоря, смещая акценты. Вот рубаи, известное в различных русских переводах: