Они долго молча стояли, крепко прижавшись друг к другу. Казалось, эта надломленная жизнью женщина искала опоры в этом сильном, полном энергии, молодом существе.

А вокруг них жизнь кипела ключом. Соня и Митя, весело и громко покрикивая, носились вокруг ёлки, глядя жадными глазками на аппетитные лакомства. Милочка, что-то напевая и чему-то улыбаясь, рассматривала белую кисею. На пороге стояла старушка нянька и, с добродушной улыбкой посматривая на ликующих детей, тихонько шептала:

– Слава тебе, Господи, слава Создателю! Дождались и мы радостного праздника!

– Но скажи же мне, скажи откровенно, – спрашивала немного погодя Анна Николаевна, усаживая около себя пасынка, – что это тебе вздумалось устраивать эту ёлку? На какие средства?

– О, об этом я давно думал, – глубоко вздохнув, проговорил Ваня. – Я носился с этой мыслью целый год. Видя перед собой постоянно, как вы перебиваетесь изо дня в день, я стал искать, кроме уроков, еще другой каком-нибудь работы. Мой знакомый, губернский архитектор, дал мне чертить планы.

– Это, должно быть, те, которые видела Соня и назвала картинами? – живо спросила Анна Николаевна.

– Те самые, – ответил Ваня. – Я в продолжение трёх месяцев почти не спал над ними. Мне хотелось заработать на ёлку детям. Я хотел помочь вам… А сегодня, – уже торопливо продолжал он, точно боясь, что не успеет всего высказать, – сегодня, когда я увидел слёзы Милочки, я не выдержал, пошёл к архитектору и взял вперёд у него денег на платья и на шитьё их. Я потом всё-всё отработаю, – краснея от волнения и радости, говорил юноша.

– Но, Ваня, ведь тебе эта работа не по силам, – вырвалось у Анны Николаевны. – Это ты уж слишком. Я не могу тебе этого позволить. Не могу… Я…

– Ничего, ничего, мамаша, – живо прервал её Ваня. – Обо мне не беспокойтесь, я сильный, могу много работать, я ведь в папу… Вот только бы вам с детьми перебиться, пока я буду в технологическом институте, а потом… потом мы заживем также, как при папе, – докончил он уже весело и весело-самоуверенно тряхнул густыми волосами. – Правда, Милочка?.. – И, не дожидаясь ответа, вскочил со стула и подбежал к своей младшей сестрёнке.

Через минуту Соня, захлебываясь от хохота, сидела на плечах у Вани, который бегал вокруг ёлки, догоняя Митю, и ржал полоша-диному, изображая коня. «Весь в отца!» – подумала Анна Николаевна, глядя на возбуждённое и озарённое беспредельной радостью лицо пасынка. В весёлом шуме, наполнявшем комнату, ей мысленно слышится самоуверенный голос Вани, повторяющий: «Я сильный, могу много работать, я – в папу!»

Тихое радостное чувство овладело ею. От недавнего раздражения и недовольства жизнью не оставалось и следа. Угнетавшая её тоска, трепет перед неизвестным будущим своих детей исчезли, словно туман при восходе солнца. Она видит впереди мощную фигуру пасынка, смело вступившего на дорогу своего отца, она видит протянутую ей сильную руку, и снова звучат его слова: «Я сильный, я – в папу!»

На дворе очень холодно; мороз крепко сковал и угладил дорогу и теперь что есть мочи стучится в двери и окна мирных обитателей Крутогорска. Наступил уж вечер, и на улицах стало пустынно и тихо. Полный месяц глядит с заоблачных высот, глядит добродушно и весело, и светит так ясно, что на улицах словно день стоит. Бежит вдали маленькая лошадка, бойко неся за собою санки с сидящим в них губернским аристократом, поспешающим на званый вечер, и далеко разносится гул от её копыт. В окнах большей части домов зажигаются огни, которые сначала как-то тускло горят, а потом мало-помалу разрастаются в великолепные иллюминации. Я иду по улице и, всматриваясь в окна, вижу целые снопы света, около которых снуют взад и вперёд милые головки детей… «Ба! Да ведь сегодня сочельник!» – восклицаю я мысленно.