– Она пытается что-то в себе понять. Разве за

это можно осуждать?

– Надюша, что там понимать? Все мы, сорня-ки, как-то приспособились и живем со своими по-резами, раз живы до сих пор. Эти травмы детства, неосознанное, усыпленное и бла-бла-бла – одно

словоблудие! Психологию я еще в институте не

любила и прогуливала, ибо не фиг людям и без

того туманное туманными словечками голову мо-рочить. Хлам это лишний как картонные упаковки

таблеток и мазей: уж и препарат годами в бою, и аннотацию к нему наизусть знаешь, но некоторые с этим хламом расстаться не могут, копят подобный мусор, а еще открытки и коробки из-под

обуви. Вообще-то, я думаю, она пытается найти

причину отсутствия способности кого-то, кроме

себя, любить. Но это ведь не каждому дано! И на-ркоманами, и алкоголиками, и поэтами, и любя-щими – ими рождаются.

– А если это не отсутствие способности, а просто ее время еще не пришло?

– Я тебя умоляю! Ее время скорее уже ушло…

Родилась она уже без этого органа, а он, фантом-ный, нет-нет да подсасывает, вот и развлекается

она, лишь бы в этом самой себе не признаваться.

Чем бы дитя ни тешилось…

– По-моему, она борется. А к борьбе может мо-тивировать только живой орган.

27

Полина Елизарова

– Хм… Если она и борется, то только с собственной духовной пустотой. Ну а ты, чего одну во-ду-то пьешь? Ты сама как вода.

– Настолько обычная?

– Настолько от погоды зависимая.

– Так сносная погода сегодня.

– Что у тебя с Лешкой? Отпустила дурь?

– Не было никакой дури, а потому и отпускать

нечему.

– Нерв в тебе появился. Только я понять не

могу, откуда он мог взяться в твоей-то сытости?

Надь, если закрутила романчик – нет-нет, ты можешь не признаваться, даже лучше не признавай-ся, все-таки он мой брат, – но я все же скажу… Ой, аккуратней, на, возьми салфетку, у тебя шоколад

по подбородку течет… Так вот… Да дослушай ты!

Отвечать не надо, я просто скажу, и все. В браке

всяко бывает, это просто надо пережить. Ты основной ориентир, главное, не теряй. Кстати, хочешь

историю? Как ты любишь – про незнакомых тебе

людей.

– Хочу.

– Соседка у меня есть, тезка почти, Вероника.

Соседка – это не подруга, но особое звание. Только

ей можно курить у тебя в квартире. Тебе-то не понять – ты в полный дом бежишь… С соседкой во

внешнем мире может ничего не связывать, но раз —

вечер, выдох, скорый ужин на плите, масло у нее

закончилось или просто тревожно, и изо всех этих

кухонных шкафчиков, тарелок и чашек глядит твое

привычное настоящее, которое не замаскируешь

ничем, да и не получится, ты уже в домашнем хала-28

РОВНО ПОСРЕДИНЕ, ВСЕГДА ЧУТЬ БЛИЖЕ К ТЕБЕ

те. Потому и откровенность глотками горькими

под кофе, а случается – и густая, слезная, под ви-нишко.

Соседка – это большие уши и незакрывающий-ся рот. И еще полная безопасность: уши со ртом

постоянно чередуются! И летят в тебя просрочен-ные обиды, прокисшие воспоминания и заморо-женные любови, но случается – еще теплое, вполне

съедобное тебе швырнут. А завтра наступит твоя

очередь. Так и живем. Ну вот, отвлеклась я… Делал

ей молдаванин ремонт, суть да дело – втрескалась

она в него. Мужик в самом расцвете, все в руках горит, сила брызжет, сама понимаешь, баба незамуж-няя, так, случайно и иногда кто-нибудь заночует…

Но у нее планка высокая: не столько материально-го, сколько совпадения, понимания она искала.

И нашла полуграмотного женатого молдаванина.

– А кто она?

– Представь себе, психолог. Сиди, не падай —

детский психолог в школе! Короче говоря, прому-чилась она в невыносимых сомнениях, потом в голове что-то подкрутила, все сама себе объяснила