Теперь о кланах. В Южной Корее доля тридцати крупнейших чеболей[34] составляет порядка 70 % экономики, а в Мексике на активы десяти наиболее успешных кланов приходится треть капитализации фондового рынка[35]. Правда, непременным условием эффективной работы таких конгломератов является наличие высокоэффективного менеджмента, но это продолжение сквозной темы книги о значении компетенций в современной экономике.

Ошибочно полагать, что такая кумуляция, часто на грани монополизации, негативно отражается на макроэкономических показателях и внутрикорпоративных достижениях, что подтверждается, в том числе, результатами исследований различных экспертных центров. Так, несколько лет назад специалисты консалтинговой группы McKinsey подсчитали, что в период с 1997 по 2009 год южнокорейские «семейные» фирмы опережали глобальный фондовый рынок по доходности в среднем на 3 % в год. В исследовании Newsweek International Thomson Reuters содержится схожий вывод: в 1990-х эффективно управляемые чеболи значительно обошли своих «несемейных» соперников по всем шести основным фондовым индексам, в частности по французскому CAC – в три раза, немецкому DAX – в четыре. Параллели можно обнаружить и в других странах, тех же Бразилии, Индии, Китае, Мексике, России, причем очень часто производственной концентрации сопутствуют тесные неформальные связи кланов с правительствами (что не помешало, к примеру, Южной Корее занять достаточно высокое 46-е место в рейтинге ИВК-2013).

В этой связи показательна история создания и развития тайваньской корпорации Formosa Plastics Group (пусть Тайвань и не входит в нашу выборку). Formosa, созданная в 1957 году под непосредственным контролем правительства и в первоначальном варианте рассматривавшаяся как производитель изделий из пластмассы, практически с момента «закладки первого камня» пользовалась всеобъемлющей поддержкой тайваньского руководства: «создание барьеров, препятствующих импорту; предоставление налоговых льгот, позволяющих… получить больше прибыли и использовать заработанные средства в качестве инвестиций… обеспечение сырьем по субсидируемым ценам; введение пошлин, предотвращающих угрозы со стороны иностранных конкурентов»[36].

Наконец, еще одно свидетельство, на этот раз концентрации не активов, а проистекающего из них богатства. По итогам 2013 года в первой десятке стран с наибольшим количеством миллиардеров присутствовали три, а если прибавить Гонконг как особую китайскую территорию – четыре, государства из нашей выборки. Лидировали США (492 миллиардера), но уже на втором месте шел Китай (152), на третьем – Россия (111), на пятом – Индия (58), на седьмом – Гонконг (45). Если лидерство США и Китая вопросов не вызывает, то нахождение в топ-10 России и Индии говорит об огромном социальном расслоении в этих странах.

При анализе странового частного богатства обнаруживается одна неприглядная для России и Индии черта. Практически все страны – лидеры по числу миллиардеров занимают схожие позиции и по количеству домохозяйств-миллионеров, как это можно увидеть в исследованиях Forbes и Boston Consulting Group (в частности, «Global Wealth 2014: Riding a Wave of Growth»), результаты которых представлены в таблице 3.1. Все, но только не Индия с Россией, что вновь свидетельствует об огромной материальной (финансовой) поляризации и, конечно, о беспрецедентной концентрации богатства. Об Индии говорить не будем, что касается России, то, скорее всего, такая картина – эхо «дикой» приватизации 90-х, когда огромные промышленные богатства оказались в руках нескольких наиболее ушлых предпринимателей и их коррумпированных подельников.