Качество институциональной среды – еще один часто приводимый фактор достижения высокого и устойчивого экономического роста. Не будем останавливаться на стиле государственного управления (авторитарном или демократическом), а также на форме правления (президентской или парламентской)[30]. Рассмотрим более «приземленные» рейтинговые срезы качества институтов в части коррупции и удобства ведения бизнеса, составленные авторитетными международными организациями (таблица 2.5).

Таблица 2.5

Примечание. В рейтинге «Ведение бизнеса» (Doing Business Report) оцениваются изменения в регулировании в отношении малых и средних предприятий по 10 индикаторам: создание предприятия, получение разрешений на строительство, подключение к электроснабжению, регистрация собственности, получение кредита, защита прав инвесторов, налогообложение, внешняя торговля, исполнение договоров и ликвидация при неплатежеспособности. Рейтинг «Индекс восприятия коррупции» (ИВК) Центра «Трансперенси Интернэшнл» составляется по 177 странам, рейтинг «Ведение бизнеса» (ВБ) – по 189 странам.

Источники: Трансперенси Интернэшнл, Всемирный банк.

Обратите внимание: Китай – один из мировых лидеров по темпам экономического роста – отнюдь не блещет качественными характеристиками институциональной среды. В «коррупционном» списке он в середине, в «деловом» чарте – еще ниже. У Индии и Вьетнама – второго и третьего «призеров» нашей гонки экономического роста – положение еще хуже, более того, Индия в рейтинге «Ведение бизнеса» (как и Россия в «Индексе восприятия коррупции») имеет худший результат из всех участников настоящего сравнения. Особняком, как всегда, – Южная Корея. Впрочем, по уровню развития экономики «азиатская Германия» в последние годы ближе к нормам высокоразвитых государств, потому и рейтинговые показатели (в первую очередь по удобству ведения бизнеса) у нее выше[31]. Здесь самое время напомнить тезис из предыдущей главы о сопутствующем, а не опережающем экономический рост развитии институтов.

Качество институтов определяет не умозрительная целесообразность, упорно насаждаемая западными экономическими проповедниками, а способ производства, превалирующая в данный момент модель развития. Сначала экономика – потом институты. Очевидная, вроде бы, мысль. Еще великий английский философ Френсис Бекон в 1620 году писал, что существует огромная разница «между жизнью людей в каком-либо наиболее культурном краю Европы и в какой-нибудь наиболее дикой и варварской области Новой Индии… И это происходит не от почвы, не от климата, не от телосложения, а от наук»[32]. Тем не менее идея опережающего формирования институтов по-прежнему является дискурсом, занимающим огромное место в риторике не самых последних экономических теоретиков.

Никто не спорит: институты занимают важное место в жизни социума, но одно дело – институты общественные, структурирующие наше сосуществование, и совсем другое – институты экономические, возникающие и улучшающиеся в процессе формирования и развития национального хозяйства.

В этой главе нам так и не удалось найти универсальные макроэкономические закономерности в прорывных экономиках ни по темпам роста ВВП, ни по показателям инфляции, безработицы или госдолга. Пожалуй, единственным исключением (или общей приметой) стало то, что экономики с меньшими показателями ВВП на душу населения развивались несколько интенсивнее по сравнению с более успешными соседями. Правда, и эта корреляция весьма условна (дело отнюдь не только в низкой статистической базе для сравнения), поскольку глобальная экономика знает немало примеров, когда страны с незначительными показателями ВВП на душу населения продолжают прозябать в нищете.