– требования к Российской Федерации официально признать геноцид адыгов в годы Кавказской войны (1817–1864);

– требования о переселении в РФ зарубежных адыгов (потомков покинувших пределы своей исторической родины вследствие Кавказской войны), облегчении процедуры получения вида на жительство в РФ и российского гражданства, создании благоприятных условий для адаптации в РФ;

– требования части этноактивистов образовать укрупненный «адыгский» субъект РФ, который объединил бы Адыгею, КЧР, КБР и, возможно, части территорий Краснодарского и Ставропольского краев.

К локальным составляющим «черкесского вопроса» можно отнести:

– требования части черкесов (КЧР) по проведению «справедливой кадровой политики», обузданию «карачаевской этнократии», образованию Черкесской автономной области и ее выделению из состава КЧР;

– требования части кабардинцев (КБР) по сохранению контроля над «кабардинскими землями», недопущению их передачи в состав муниципальных поселений с преимущественно балкарским населением.

К актуально-ситуативным составляющим «черкесского вопроса» можно отнести:

– протесты небольшой части адыгских организаций против проведения в 2014 г. Олимпиады в Сочи («месте геноцида адыгов»);

– требования к РФ обеспечить переселение сирийцев адыгского происхождения в РФ.

Адыгские этноактивисты и общественные организации не всегда едины в своих требованиях. Так, например, кто-то из них может выдвигать в разряд первоочередных задач образование укрупненного «адыгского» субъекта Федерации, а кто-то направить свою активность на требование переселения в Россию иностранных граждан кавказского происхождения. Несмотря на возросшую в последние годы популярность «черкесского вопроса» среди обществоведов (по этой теме проведены десятки конференций и написаны множество статей), его постановка и дальнейшая «легитимация» в научном и общественно-политическом дискурсе нуждаются в оговорках принципиального свойства. Дело в том, что сама формулировка – «черкесский вопрос» – адресует ко всем черкесам (т.е. ко всем адыгейцам, кабардинцам и черкесам) и как бы указывает на то, что самым актуальным для них и является «вопрос» в изложенной выше редакции. Но на самом деле многие адыгейцы, кабардинцы и черкесы (далее в тексте – адыги) вряд ли рассматривают требования признания геноцида адыгов, переселения на российский Кавказ иностранцев кавказского происхождения и т.п. как самые актуальные для своей частной жизни. Российские адыги живут примерно той же жизнью, что и граждане других национальностей, с примерно тем же набором повседневных проблем (зарплата, дети, жилье и пр.). Таким образом, прижившийся термин «черкесский вопрос» несет в себе, в том числе, и определенный мифогенный, манипулятивный потенциал, что необходимо учитывать при анализе ситуации.

Понимание этого существует у некоторых лидеров Северного Кавказа. Так, критическую позицию в отношении формулировки «черкесский вопрос» занимает глава Кабардино-Балкарии Арсен Каноков. В январе 2011 г. в интервью журналу «Эксперт-Юг» он сказал, например, следующее: «…так называемый черкесский вопрос – это надуманная тема, с ней носятся три-четыре больных человека. Да, была Кавказская война, чего только не было, но мы это уже забыли давно, мы живем завтрашним днем. Выйдите на улицу, спросите людей, волнует их это или нет. Это волнует почему-то центральную прессу и некоторых “аналитиков”». Критически отзывались о наличии «черкесского вопроса» и руководители Карачаево-Черкесии. Понятно, что руководители республик в силу своего должностного положения склонны скорее микшировать имеющиеся проблемы, избегая их острых постановок. Однако их сдержанность и критичность в отношении формулировки «черкесский вопрос» обоснована и правомерна.