Экспедиция близилась к концу, мы сделали уже 28 погружений аппарата «Пайсис XI». Монин был очень доволен результатами. Оставалось сделать два очень важных погружения в горячие рассолы, находящиеся во впадинах на дне: одно во впадину Атлантис и второе во впадину Вальдивия.

Впадина Атлантис находится на глубине 2000 м – здесь располагается верхняя граница рассола. Монин заявил категорично: «В Атлантис пойду сам, второго бери кого хочешь». Я решил предложить быть третьим А.М. Подражанскому, который мечтал заглянуть за 2000 м. В таком составе мы и пошли в это погружение, можно сказать эксклюзивное, т. к. в горячие рассолы никто никогда не погружался, и было неизвестно, что нас ждет. Толщу воды проходим как обычно. Я занимаю место пилота в центре, Подражанский слева от меня на месте бортинженера, справа наблюдатель Монин. Монин смотрит в иллюминатор, жалуется, что практически нет планктона, а потом спрашивает: «А где тут Городницкий окно нашел?» (имея в виду песню: «…за окном планктон идет как снег. Это значит, мы идем наверх…»). Я отвечаю: «Это фантазия поэта, хотел сказать, что здесь уютно, как дома!» «Да, он трус! Ему бы скорее наверх! А про уют надо было приплести и спальню, и туалет». А потом говорит: «Нет здесь окон. Это – рабочая машина. А вот с планктоном плохо, а иллюминатор хороший». Мы приближаемся к 2000 м. На экране локатора высвечивается четкая отражающая граница. «Дно!» – говорит Монин. Но чем ближе граница, тем более размазанной она становится, значительно повышается мутность воды за иллюминатором. На экране системы сбора данных увеличивается температура. В толще было стабильно 21,2˚ С, а сейчас уже 27˚С. Монин комментирует: «Это мы вошли в переходный слой вода-рассол». Я не предпринимаю никаких действий в отношении плавучести, но аппарат замедляется и, наконец, останавливается. Но дна нет! Я слегка тронул ручки регулировки скорости оборотов двигателей. И вдруг в иллюминаторе мы увидели небольшие волны. «Мы сидим на поверхности рассола», – констатирует Монин. Я предлагаю: «А давайте, нырнем в рассол!» Монин говорит: «Воду не бери, потом не откачаешь». «Видимо, опыт с плоскогубцами пошел на пользу», – подумал я. Я разворачиваю движители вертикально и включаю максимальные обороты. Аппарат медленно начинает уходить в рассол. На экране значения глубины и температуры медленно растут. На глубине 2030 м аппарат остановился, но двигатели продолжают вращаться на максимальных оборотах. «Глубина 2030 м, температура 37,5 °C» – объявляю я. Монин смотрит с некоторым изумлением, потом говорит: «Дальше плотность не пускает», – и поднимает палец вверх. Я выключаю движители, и мы быстро выскакиваем на глубину 2000 м. Я спрашиваю: «Повторим?» Монин говорит: «Хватит экспериментов. Поехали наверх, если насос работает!» «Да, Монин усвоил положительные стороны погружений», – подумал я и включил насос, откачивающий балласт. К моему удивлению он заработал сразу без перебоев. Мы были впервые на такой глубине, которая превышала рабочую глубину «Пайсиса XI» и была рекордной для всей серии аппаратов «Пайсис».

Мы идем наверх. Подражанский в некоторой эйфории начинает приплясывать: сбылась мечта заглянуть за 2000 м… А Монин спрашивает: «Что это с ним?» Я отвечаю: «То же, что и с вами, и со мной». В ответ раздается громкий смех Андрея Сергеевича. На следующий день Монин рассказывал об этом погружении с большими эмоциями, хвалил экипаж, никого не выделяя. Это погружение ему очень понравилось, и после ученого совета он говорит мне: «Пошли в Вальдивию вместе». Я отвечаю: «Но ведь вопрос с тем экипажем уже решен!» Он отвечает «Да, но я бы пошел!» Но формирование следующего экипажа предшествовала следующая история. Руководитель «Штокмана» О.Г. Сорохтин как-то при встрече сказал мне: «Я бы хотел погрузиться.» – Я спрашиваю: «А в чем проблема?» Он говорит: «Мы с Мониным в ссоре, и он мне отказал». Этот разговор состоялся, когда Олег Георгиевич уезжал с «Курчатова» после очередного общения с Мониным, а до конца оставалось как раз два погружения в рассолы. Я пообещал Сорохтину что-нибудь придумать. Помимо того, что у нас с Олегом были очень теплые отношения, он был одним из руководителей моей кандидатской диссертации, и я посчитал просто обязанным что-то сделать. Я пошел к Монину, изложил свою просьбу. А он мне: «А чего ты за него просишь?» Я говорю, что он был руководителем моей кандидатской диссертации. Монин мне говорит: «А я уже обещал второе погружение Плахину» (Женя Плахин был одним из заместителей начальника экспедиции на «Курчатове»). Я отвечаю: «А я пойду с двумя учеными». А Монин говорит: «Но ведь это не положено: нарушение техники безопасности». Я отвечаю: «Никакого нарушения. Иностранцы часто погружаются с одним пилотом в экипаже, а мы ходим с двумя пилотами с целью обучения и набора практики будущих командиров». «А ты Олегу об этом говорил?» Я отвечаю: «Да, я обещал». «Ну ладно, скажи, чтобы он мне позвонил». Мы тогда общались между судами с помощью портативных радиостанций «Моторола». Вызываю Сорохтина. Он звонит Монину, который говорит Олегу, что идти с одним пилотом – это большой риск. Сорохтин – человек мягкий, соглашается с Мониным, но я продолжаю настаивать. Монин мне говорит: «Я в принципе согласен, но давай вернемся к этому разговору после погружения во впадину Атлантис…»